I Как бы ни ярился сегодняшний Плутарх, но ко мне явился Поэтарх. Он был в летах предвоенного Пастернака, дух, ищущий форму, сполох мрака. Он шел, прогнув горизонт за Мамонтовкой. Я его чувствовал потрохами. Державин и Пушкин, строя памятники, были первыми поэтархами. А в глубине золотого взгляда Данте сидел, архитектор ада. Электричеством тряхануло. Он сказал мне: «Литература, мысль изреченная — утомлена. Тебе трудно. Мне архитрудно. Я — поэтическая архитектура. Я тебя выбрал. Выстрой меня». Жизнь моя кончилась с этого дня. Струны, как стропы, струились сверху, снизу же — ни опор, ничего. Поэтическая атмосфера сферу поддерживала его. Живу в лачуге патриархальной. Поэтархальны мои запросы. Латунный шарик-модель порхает, поддутый трубкою от пылесоса. И распускаются над ним нити. И в небе откликнутся струны арф. В это мгновение — извините — ко мне является Поэтарх. II Зачем посещаешь меня, Поэтарх? Что-то не так? Что-то не так? Зачем освещаешь мой темный этап? Ты жадное солнце. Я жалкий пятак. Моя ли вина, что в подлунном краю две силы боролись за душу мою? Небесна — одна, а другая — земна. Несоединимое соединю. Две музы летели — добра или зла — и каждая правду свою несла. Одна на лире сводила с ума. Другая сработала лиру сама. Я юность в земную науку вдолбил. Своей золотою свободой обил. Я дом спалил и развеял прах. Тебе недостаточно, Поэтарх? А вдруг. Агасфер, обманул глазомер? Модель удавалась на первых порах. Врага пригвоздил, чтобы серой не пах. Но где же разгадка твоих атмосфер? Где воздуха взять в загазованный час? Не помню, не помню, в столетье каком поэт розу с жабой хотел повенчать? Повис между полом и потолком. Бил мой молоток. И стучал в потолок сосед. Я был бог. Я обшивку толок. Сломав молоток, я прервал монолог. Спустился сосед: «Возьми мой молоток». Он принял глоток и ушел в потолок. А рядом стояли года и дни,
