— А ты не можешь остаться?
— Нет, мне надо ехать.
— Только не говори, что это из-за кошки.
— У меня есть много дел помимо нее. — Он прощальным жестом коснулся ее плеча. — Спасибо, что подвезла.
Пока Джордж ехал в Кала-Фуэрте, спустились сумерки. Солнце село и сразу сильно похолодало; остановившись в темноте у одинокой фермы, Джордж достал из багажника теплый свитер, который всегда возил с собой. Когда он натягивал его, из дверей фермерского дома вышла женщина, чтобы набрать воды из колодца. Дверной проем сиял желтым электрическим светом, на котором вырисовывался ее черный силуэт. Он сказал:
Ему захотелось пить, и он попросил у нее воды. Утолив жажду, Джордж двинулся дальше, огнями фар ощупывая сапфировые сумерки. На небе загорались первые звезды, деревня Сан-Эстабан в ложбине на темном склоне горы напоминала блюдце, наполненное огоньками, а на подъезде к Кала-Фуэрте он почувствовал, как подул морской ветер, неся с собой свежий смолистый запах сосен.
Джордж не отдавал себе в этом отчета, но ощущение возвращения домой всегда доставляло ему радость. Вот и сейчас на душе у него стало веселее, и он вдруг осознал, насколько угнетенным и усталым чувствовал себя весь этот день. Казалось, все было против него. Письмо мистера Рутленда только добавило забот, кроме того, у него на шее по-прежнему сидела эта мисс Куинс-гейт. Интересно, как она провела день? Конечно, ему не было до этого дела, однако Джордж надеялся, преодолевая последний отрезок пути до Каса Барко, что она хотя бы не валяется в тоске на кровати.
Он загнал машину в гараж, заглушил мотор и посмотрел на часы. Девятый час. Он вылез из машины, прошел через двор, распахнул дверь Каса Барко и ступил внутрь. Дом казался пустым, однако в нем явно похозяйничали чьи-то заботливые руки: в очаге полыхал огонь, горели лампы, низенький кофейный столик перед диваном покрывала клетчатая бело-голубая скатерть, о наличии которой Джордж и не подозревал, а на ней сверкали вилки, ножи и стаканы. Ему бросилась в глаза глиняная миска с полевыми цветами. В доме витал аппетитный аромат стряпни. Он положил фуражку на стол и вышел на террасу, неслышно ступая туфлями на веревочной подошве, но там Джорджа встретила темнота — никаких следов его гостьи. Опираясь о стенку террасы, он посмотрел вниз, но стапеля были пусты; снизу доносился только шорох волн и поскрипывание его лодки, привязанной к причалу. Из прибрежного кафе донеслись гитарные аккорды, женщина начала петь — странным вибрирующим голосом, на два тона. Такое пение местные жители много веков назад переняли от мавров.
В недоумении хмуря брови, он вернулся в дом. На галерее было темно, но в кухоньке горел свет, и когда он перегнулся через стойку, то с удивлением обнаружил там Селину, сидевшую на корточках перед открытой дверцей духовки, — она сосредоточенно помешивала содержимое глубокой чугунной кастрюли.
— Добрый вечер! — сказал он, обращаясь к ее макушке.
Селина подняла голову. Она даже не вздрогнула, и Джордж понял, что она все это время знала, что он дома. Джорджу это не понравилось: она как будто присвоила себе права на его жилище.
— Привет! — отозвалась Селина.
— Что это ты делаешь?
— Готовлю ужин.
— Пахнет здорово.
— Надеюсь, получится вкусно. Я небольшой мастер по части кулинарии, скажу честно.
— А что там?
— Говядина, лук, перцы и еще много всего.
— Я думал, в доме нет никакой еды…
— Ее и не было. Я сходила в магазин Марии и кое-что купила.
— Да что ты? — он был поражен. — Мария же ни слова не знает по-английски!
— Ну да. Но я нашла словарь в ящике письменного стола.
— А как ты расплатилась?
— Пришлось записать покупки на твой счет. Я еще купила кое-что для себя — эспадрильи за восемь песет. Ты не против?
— Ни в коем случае.
Она еще раз критически обозрела содержимое кастрюли.
— Как ты думаешь, это так должно выглядеть?
— По-моему, все замечательно.
— Я хотела поджарить мясо, но не нашла никакого масла кроме оливкового. Почему-то мне показалось, что оно не подойдет.
Она взяла полотенце, с его помощью накрыла кастрюлю крышкой и вернула ее назад в духовку. Потом закрыла дверцу и поднялась на ноги. Они стояли друг против друга, разделенные барной стойкой. Селина спросила:
— А как прошел твой день?
Умиротворенный домашней атмосферой, Джордж успел позабыть дневные заботы.
— День?.. Ах, да. Нормально.
— Ты отправил телеграмму?
— Да. Да, отправил.
У нее на носу проступили веснушки, а в гладких светлых волосах кое-где вспыхивали золотые нити.
— Сколько, они сказали, может занять перевод?
— Как мы и думали. Три-четыре дня.
Он налег на стойку, опираясь на скрещенные руки, и поинтересовался:
— А чем занималась ты?
— О…
Она явно разволновалась и, не зная куда девать руки, стала протирать стойку полотенцем: ни дать ни взять барменша за работой.
— Ну, я поболтала с Хуанитой, вымыла голову, посидела на солнышке на террасе…
— У тебя веснушки…
— Знаю. Ужас! Потом пошла в деревню за покупками, и это заняло целую вечность, потому что все хотели со мной поговорить, а я, естественно, не понимала ни слова. Потом вернулась домой, почистила овощи…
— Разожгла огонь… — вмешался Джордж, — нарвала цветов…
— Ты заметил! Конечно, до завтра они завянут, это просто полевые цветы. Я собрала их на обратном пути из деревни.
Он никак не прокомментировал ее слова, и она торопливо заговорила снова, словно боясь допустить даже крошечную паузу:
— Ты что-нибудь ел?
— Нет, ланч я пропустил. Выпил кружку пива часа в четыре.
— Значит, ты голоден?
— Смертельно.
— Мне осталось только нарезать салат. Ужин будет через десять минут.
— Ты намекаешь на то, что мне следовало бы подняться наверх, переодеться в смокинг?
— Нет. Лично я ничего такого делать не собираюсь.
Джордж ухмыльнулся, глядя ей прямо в глаза, потом выпрямился и расправил спину.
— Давай заключим сделку, — сказал он. — Я пойду соскребу с себя грязь, а ты налей мне выпить.
Она бросила на него смятенный взгляд.
— Налить что?
