помин души павших смертью храбрых штрафников…
— Давай, комбат, кто еще за наши души выпьет?
— А сам-то чего не пьешь, комбат?
— Я уже помянул…
— Э-эх, судьба — индейка, а жизнь — копейка…
— Забористое питье — аж в груди жарко стало.
— Ладно, ребятки, пойду. Глядеть в оба, спать по очереди…
Совещание у командующего фронтом закончилось. Генералы один за другим выходили из кабинета, негромко переговариваясь. Генерал Лыков сидел на стуле в приемной, ждал.
Наконец последний генерал покинул кабинет командующего.
Подтянутый адъютант встал, направился к двери, бросив на ходу Лыкову:
— Сейчас доложу, — и вошел в кабинет. Через несколько секунд вернулся. — Проходите, пожалуйста, товарищ генерал-майор.
Командующий сидел за столом и пил чай из стакана в серебряном подстаканнике. Взглянул на вошедшего.
— Выдал я тебе сегодня по первое число, Илья Григорьевич? — Командующий сухо улыбнулся, отодвинул стакан в сторону. — Не обессудь — сам виноват! Поощряешь всякие безответственные затеи. Что еще у тебя?
Лыков достал из внутреннего кармана кителя сложенные вдоль листы, подошел к столу и положил на край.
— Что это? — Командующий, перегнувшись через стол, взял листы.
— Списки штрафников, которые заслужили кровью, чтобы им вернули прежние звания и отправили в войска, — ответил Лыков. — Галочками помечены те, кто вчера погиб во время попытки захватить склад.
— Эти списки будем рассматривать после наступления. — Командующий разгладил бумаги, потом положил в ящик стола. — После наступления, думаю, к этим спискам прибавятся и другие. Тогда все разом и решим. Что еще?
— Больше вопросов нет. Разрешите идти, товарищ командующий?
…Света держала тазик на краю кровати, и Савелий, наклонившись, неловко умывал лицо, одной рукой зачерпывая воду из тазика. Потом в изнеможении откинулся на спину:
— Сдохнуть охота…
— А теперь протирания буду тебе делать, — сообщила, улыбнувшись, Света. Тазик с раствором она поставила на табурет, откинула в сторону одеяло, и Савелий предстал пред ней голый, с загипсованными выше колена ногами и забинтованной грудью.
— Что ты делаешь, Светка! — прикрыв руками причинное место, испуганно проговорил Савелий.
— Надо протирать регулярно, Савушка, — засмеялась Света, — чтобы пролежней не было. Надо, Савушка. Перевернись на живот, пожалуйста…
— Ты самая настоящая садистка, — Савелий перевернулся на живот.
Света смочила клок ваты, отвела руки Савелия в стороны и плавными движениями начала протирать спину, бока и розовые ягодицы Савелия.
— Теперь на спину, — скомандовала Света.
Промычав что-то нечленораздельное, Савелий перевернулся на спину.
Света улыбнулась, окинув его взглядом.
— Какой ты красивый, Савва!
Савелий сморщился от неловкости, закрыл глаза.
Мокрой ватой Света стала осторожно протирать у Савелия между ног и вдруг отложила ванночку и вату, и наклонилась над Савелием, а потом встала на колени и прильнула лицом к паху юноши. Савелий тихо застонал, выгнулся весь, проглотил ком в горле, прохрипел:
— Света-а-а… м-м-м… — И судорога волной прокатилась по всему телу.
— Что, милый? — Ее лицо появилось над ним, и Савелий открыл глаза, увидел ее влажные улыбающиеся губы и глаза, лучившиеся неземным светом, и услышал ее горячий шепот: — Я люблю тебя… так люблю… больше своей жизни люблю…
Через несколько дней ему снимали гипс. Одноногий санитар большущими садовыми ножницами взрезал толстый гипсовый пласт и стал безжалостно отдирать вместе с прилипшими волосами. Савва заорал благим матом.
— Чего орешь? — удивленно спросил усатый санитар, а Света, наблюдавшая за операцией, тихо смеялась.
— Волосья отдираешь… больно… — простонал Савва.
— Волосья новые вырастут, — хмыкнул санитар. Главное — копыта целы, радуйся! — И стуча деревянной култышкой, санитар ушел, забрав гипсовую броню.
Савва с брезгливой миной смотрел на свои тонкие, как палочки, фиолетовые ноги, по которым тянулись узловатые уродливые шрамы.
— Вставай, вставай… — улыбаясь, сказала Света.
Савелий попытался встать и не смог, беспомощно глядя на Свету.
— Не могу… не держат…
Света перекинула его руку себе на шею, ухватила покрепче и, поднатужившись, подняла Савелия на ноги. Боясь упасть, он навалился на нее всем телом. Света пошатнулась, но устояла.
Они медленно шли по больничному коридору, и встречные ходячие раненые улыбались:
— Ну что, парень, встал на ноги? Молодец!
— Порядок в танковых частях — мотор стучит, колеса крутятся!
— Ну, Светка, прямо колдунья — подняла-таки парня!
— Он сам поднялся — ему лежать надоело! — отвечала Света.
Они вышли из госпиталя, и Савелий зажмурился от яркого холодного солнца, бившего прямо в глаза. Даже голова закружилась.
— Света… — прошептал Савелий, открыв глаза и глядя на солнце, на изрытую грузовиками и подводами дорогу, на черное поле и кромку леса, видневшуюся на горизонте.
— Что, Савелий? — так же шепотом спросила Света, обнимая его за талию и прижимая к себе. — Что?
— Я счастлив… — Он отстранился от девушки и медленно, с трудом передвигая негнущиеся ноги, пошел навстречу солнцу, протянул руки, словно хотел обнять его, и из глаз Савелия текли слезы…
Штрафники отправлялись в очередную разведку.
— С вами еще пойдет Идрис Ахильгов, — сказал Твердохлебов, кивнув в сторону смуглого кавказца с черными густыми усами, в фуражке, надвинутой на самые глаза.
— Грузин, что ли? — спросил Федор Чудилин.
— Ингуш, — ответил Твердохлебов. — Сам напросился… Тебе-то какая разница?
— Абсолютно никакой, комбат. С юности всех кавказцев не перевариваю, — улыбнулся Чудилин.
— Это еще почему?
— Трагедия души — долго рассказывать.
— Балаболка! — махнул рукой Твердохлебов. — К утру чтоб все как штык возвернулись. Задача ясна?
— Ясней ясного, комбат, — сказал Глымов. — Не впервой.
— Он по-русски-то хоть соображает? — спросил Чудилин.
— Лучше тебя, — сказал молчавший до сих пор ингуш.
Глымов рассмеялся:
— Тогда полный ажур.
— Вот его слушай, — сказал Ахильгову Твердохлебов, указав на Глымова, — а этого не слушай,
