знал, что лететь должен был Василий… Этот чертов ключ не выходил у него из головы. А вспомнив о Мартынове, Митрич и вовсе потерял покой. Он даже хотел вначале доложить куда следуег, но передумал. Испугался. Доказательств никаких, одни догадки, а трибунал ему светил в любом случае. Вначале недоглядел, затем не доложил.
– Что прикажешь мне делать после этого? Бежать к Васе и рассказывать весь этот бред про его друга и начальника штаба? Подставляя Митрича? Вот я и решила присмотреться, приняв ухаживания Мартынова. Боже, как же он мне надоел! – вздрогнула Таня, вспомнив его приставания. – А потом ситуацию усугубил мой сумасшедший муж, некто Казарин. Псих на воле. Тупица и пьяница… Я ведь, как только оказалась в Москве, первым делом позвонила тебе. Но разговор, как ты помнишь, у нас не получился.
Таня перестала плакать, потому что увидела испуганные глаза мужа, больше похожие на глаза побитой собаки. Татьяна смахнула слезу и, грустно улыбнувшись, продолжила:
– Мартынов – мразь, я это сразу поняла. А интуиция подсказывала, что рано или поздно он себя выдаст.
– Интуиция, – задумавшись, пробормотал Казарин.
– Да, Алешка, интуиция. Твои схемы – это, конечно, здорово, но иногда женское сердце – самый верный подсказчик.
Таня договорила и умолкла. А Казарин опустился на стул и обхватил голову руками. От нежности у нее защемило сердце: перед ней опять был тот самый Лешка, которого она любила больше жизни и без которого не могла жить. Она села напротив и провела ладонью по его носу:
– Казарин…
Глава 24
Из-за постоянных бомбежек, раннего затемнения, комендантского часа, общей тяжелой ситуации на фронте в течение первых двух лет войны у многих москвичей вошло в привычку ложиться спать после вечерней сводки Информбюро. За два года войны люди смертельно устали от постоянного стресса, и теперь радовались возможности ходить по освещенным вечерним московским улицам, не боясь начала воздушной тревоги, были счастливы от одной только возможности посетить новый спектакль или концерт с участием Руслановой, Утесова, Рознера, Райкина. В театральных кругах почему-то начали ходить упорные слухи, что скоро в страну вернутся многие знаменитые эмигранты, кое-кто шепотом называл даже имя Вертинского. Может быть, москвичам казалось, что вместе с ними вернется безмятежная довоенная жизнь?
Уже стемнело, когда из гостиницы «Метрополь» на Охотный ряд вышла леди Анна. Но не успела она пройти и десяти шагов в сторону Красной площади, как за ней началась слежка. Люди Варфоломеева в пылу погони и не заметили, какой жгучий интерес вызвали у пассажиров машины, припаркованной у сквера перед Большим театром.
– Это что за клоуны? – удивился тот, что сидел за рулем. – Муровцы, что ли? Идиоты!
Старший группы наружного наблюдения оценил ситуацию и, подавшись вперед, положил руку на плечо водителя.
– Трогай, Ваня. И не теряй их из виду.
Машина, не включая фар, покатила по ночной улице.
Анна тем временем миновала Красную площадь, перешла Москворецкий мост и торопливо направилась вверх по Ордынке. Пройдя Кадашевские переулки, она свернула в Ордынский тупик -и двинулась в сторону Третьяковской галереи. И в этот момент трое преследователей бросились к ней, накинули на голову пальто и потащили в подворотню. Однако резкий скрип тормозов заставил троицу остановиться, а дальний свет фар – зажмуриться. Они с трудом разглядели, как из черного автомобиля выскочили люди с пистолетами в руках.
– Эй, орлы! Оставьте женщину в покое, – грозно сказал старший и щелкнул затвором. – Оружие на землю! Руки за голо…
Но договорить он не успел: один из людей Варфоло-меева выхватил нож и точным броском запустил его в сердце энкавэдэшника. В ответ началась беспорядочная стрельба, и завязался яростный уличный бой. Пули сыпались как горох, отскакивая от стен и фасадов окрестных домов.
Об Анне в этот момент все забыли. Перепуганная насмерть, она отползла к подворотне и бросилась в темноту обычного московского двора. Этот маневр заметил водитель машины, залегший возле переднего колеса, и метнулся вдогонку… Анна резко повернула за угол, пробежала вглубь двора метров десять и вдруг попала в чьи-то железные объятья, а горячая ладонь зажала ей рот. В это мгновение со стороны подворотни раздался выстрел. Незнакомец дернулся, но это не помешало ему с силой увлечь Анну в подъезд. Она пыталась сопротивляться, но хватка у нападавшего была стальная. Только когда они оказались в нише черного хода, незнакомец развернул ее к себе, продолжая зажимать ей рот. Вначале во взгляде англичанки читался лишь ужас, потом мелькнуло все возрастающее удивление, и вдруг из глаз брызнули слезы. Незнакомец в ответ начал неистово целовать заплаканное лицо. Ни Анна, ни Владимир Ка- зарин в первые минуты не произнесли ни слова, только крепче прижимались друг к другу. Лишь когда Владимир застонал и опустился на корточки, Анна пришла в себя.
– Что с тобой?!
. – Зацепили, сволочи. Но ты не бойся, не для того ты мне двадцать лет снилась по ночам, чтобы я увидел тебя и помер…
Анна и Владимир не стали дожидаться, когда окончательно затихнут звуки ночного боя, и бросились к двери, ведущей в соседний проходной двор. Выскочив на улицу, они миновали сквер возле небольшой церкви и, протиснувшись в узкий проход между двумя домами, оказались в 3-м Кадашевском переулке. Повернули налево, затем направо, и здесь Казарина сильно качнуло: начинала сказываться большая потеря крови. Он попытался самостоятельно пройти еще несколько метров, но, наконец, чтобы не упасть, вынужден был опереться на Анну.
– Ну давай же, давай, – причитала она, почти протащив на себе Казарина еще метров двести. Но в конце концов и она обессилела. Он это почувствовал и остановился.
– Так дело не пойдет… дальше иди одна.
– Володя, я без тебя… – попыталась возразить Анна, но Казарин, привалившись к стене, отрицательно мотнул ГОЛОВОЙ:
