Толстый промолчал. Он, судя по его виду, на время утратил способность связно думать. Рэм помог ему:
– В общем, сам вспомнишь. Мог остаться? Мог. Но… Я – предатель. Я сознательно иду на предательство. Я хочу перейти в твой лагерь. Надолго. Навсегда. А теперь – третья.
На сей раз Толстый сразу сообразил, о чем речь:
– Третья вещь, которую я упустил… А не пора ли нам прерваться? Мне надо многое поправить в нашей тактике, раз такое дело… ты уверен насчет наступления? Придется все на хрен переколпачивать…
– Уверен. И еще я уверен: тебе надо сидеть здесь и, не отвлекаясь, слушать меня очень внимательно. Затаив дыхание слушать, Толстый. Нет сейчас в твоей жизни ничего более важного.
Толстый опять вызвал секретаршу и велел ей сделать кофе. А потом сообразить целый чайник очень крепкого ледяного кофе. И шесть кусков сахара… да, норму за шесть суток. В ближайшее время он как- нибудь обойдется без сладкого.
Женщина, словно многоэтажный пассажирский лайнер, величественно поплыла, звякая стаканами в подстаканниках. Когда дверь за нею закрылась, Толстый пошутил:
– Люблю все крупное, мягкое и рассыпчатое… Впрочем, ты, наверное, заметил.
Рэм кивнул.
– Вообще молочно-белая матрона в теле и с таранной грудью – венец развития человечества По внешней видимости она обслуживает меня, но на самом деле это я – да мы все! – существуем ради нее… Все, хорош трепаться. Что там у тебя еще за душой, брат?
– Тари под замком вот уже три месяца Выходит, мне можно доверять. Куда я денусь? У меня жена в заложниках. То-то Дэк мне доверял, но из-за Тари с Фильшем ругаться не стал… Так – надежнее. Всем. В том числе и Дэку. Я не могу перебежать.
– Но ты перебежал!
– Вот уж дудки! Никуда я не перебегал. Я вот уже вторую неделю лежу в санчасти Южного участка. Тяжелая форма инфлюэнцы, Толстый. Но через три дня, перед самым наступлением, я обязан вылечиться и заняться делами. Еще раз: у меня в запасе сегодняшний вечер и еще трое суток, а лучше бы двое.
– Три месяца? Стало быть, не так уж ты и любишь свою жену, брат мой Рэм…
Рэм вздрогнул: в его жизни не существовало тайны больше и страшнее этой. Легко же Толстый до нее докопался! Впрочем, дураком его собеседник никогда не был.
– И, стало быть, чем-то другим они там тебе насолили. Чем? А? Я уже понял, мужик: Тари твоя – милая, конечно, только дело не в ней.
Рэм отвел взгляд.
– Да так… попросили подписать одну бумажку… а я не смог отказать. Я испугался. За Тари испугался, и… за себя тоже. Очень испугался. А потом они по этой бумажке… Я трус и предатель, Толстый. Но я тебе там, в Черогу, покажу одно место… ты поймешь. Так быть не должно. Нельзя… взять и оставить все так…
– Ну, насыпал ворох загадок, да мешок дырявый – все отгадки выпали.
– Я тебе покажу. Там Потом Прибыл кофе.
Огромная, прекрасная, румяная секретарша не смотрела на сидящих за столом. Куда угодно, только не на них. На чашечки. На пол. На великолепную старорежимную люстру. На чернильный прибор. О, с чернильного прибора ее взгляд на мгновение переместился к Рэму… Мазнула равнодушно: интеллигент, мелочь. Уходя, обернулась. Нарочито медленно, картинно обернулась и глянула на Толстого. А потом ушла. Но за один миг успела обещать Толстому немыслимое: сначала это будет поединок, потом громовое соитие, потом нежность, потом еще одно соитие – начищено-медное, как симфония духового оркестра, потом несколько ласковых слов, потом третье соитие – как печать, скрепляющая неразрывные узы, а потом.. совместное пожирание копченых колбасок и сливочного торта. Если, конечно, в голодной, стонущей от войны и от хаоса столице найдутся такие деликатесы.
– А… М-м… Я думаю, ты ей тоже нравишься, – промямлил Рэм.
– Хочешь совет?
– Э-э…
– Не относись ты к бабе как к фарфоровой чашке. Баба – существо крепкое и набитое желаниями, как копченая колбаска салом.
Рэм аж вздрогнул от такого совпадения.
Напряжение, не оставлявшее их обоих до сего момента, отступило. За окном – весенние сумерки. Хлеба мало и в ближайшее время больше не станет, но хотя бы солнце становится щедрее. Птицы концертируют беспрерывно. Завтра нас всех убьют, и наши женщины перейдут к кому-нибудь другому. Но сегодня они – наши. Эй, друг, мы еще живы!
– Послушай, давай-ка я сразу объясню, почему у нас нет времени.
– Давай, Рэм. Давай, брат. Правда, я и без того понял, что времени у нас совершенно нет.
– Не до конца. Три месяца назад кое-что произошло, и я рассказал об этом Тари. Она не сдержалась и… в общем, я говорил…
Правда, он не сказал, что Тари еще и перестала делить с ним ложе. Но это, в конце концов, семейное дело, внешним людям к нему хода нет.
– Все это время я не сидел сложа руки. У меня там… есть кое-кто. Набралось людей. Некоторые прикрывают меня в мое отсутствие и сейчас под смертью ходят. Некоторые… готовят тебе коридор. Если ты начнешь боевые действия через неделю, никак не позже, если две твои механизированные бригады, 3-я армейская и 1-я гвардейская… я правильно сказал?
– Правильно, сукин сын, – мрачно подтвердил Толстый.
– Так вот, если твой ударный кулак пойдет на прорыв Южного, а не Восточного участка, то перед ним откроется… скажем так, зона ослабленного сопротивления. Своего рода коридор.
На лице у черного полковника отразилось колебание. Ну да, разумеется, хороший человек – Рэм Тану, старый товарищ, из преисподней сбежал, суть красной диктатуры понял до самого донышка И, конечно же, позволил вывести правильных людей из-под удара Да еще и отдал ценную вражескую резидентуру… Все так. Но у него там – жена. И есть возможность, отличная от нуля, что он тут выдрючивается, актеришка такой ловкий, мол, Тари – не на первом плане для него, а в действительности очень даже на первом. Дали ему дело и сказали: воздействуй на старого дружка, и если выйдет – получишь свою женушку целой и невредимой, а если нет, ну, не обессудь. Если прикинуть здраво, одна узница, один романтически настроенный умник и даже пара-тройка ловких резидентов – не столь уж большая цена за две механизированные бригады, попавшие в ловушку.
Толстый молчал.
Тогда Рэм выложил последний козырь:
–
– Хорошо сказал. Точно.
– И у меня особых аргументов нет. Ты можешь проверить данные своей же собственной армейской разведки – какая сила сейчас скапливается против тебя на Восточном участке. Ты можешь подождать, пока возьмут твоего зама, и крепко его… расспросить. И ты имеешь под рукой старого знакомца, коего в любой момент можно поставить к стенке за дезинформацию. Маловато?
Толстый неопределенно повел бровями. Мол, хрен его знает.
– Тогда мне остается выложить перед тобой одну занимательную арифметику.
– Внимательно слушаю.
– Через тринадцать суток начнется большое наступление РАлАр в направлении столицы. Вы их отсюда вышибли со звоном, и они планируют взять реванш. Через трое суток мне надо быть в санчасти. Это если я хочу дать еще пожить своей супруге и трем офицерам, создающим у начальства впечатление моего благополучного присутствия. И я могу добраться вовремя, если ты обеспечишь мне поезд, а после поезда – автомобиль, и этот автомобиль в назначенное время пересадит меня в мой собственный служебный автомобиль…
– Заимел?
– Угу.
