когда-нибудь попадут, сумеет увидеть в них образы рядовых моряков, самоотверженно несших трудную службу, — моряков, громивших врага не только силой оружия, но и несокрушимой мощью всепобеждающего духа народа. Я собирался написать быль без всяких прикрас — и написал ее, как сумел.
Настает и час расставания. Я сжился с железняковцами, сам стал железняковцем. Я не хотел расставаться с кораблем до самой победы. Но человек предполагает, а начальство располагает, как шутя говорил насмешник Миша Коган. Начальство послало меня служить на другой корабль.
— Ну, что же, Травкин, — утешает меня Алексей Емельянович. — Гора с горой не сходятся, а человек с человеком непременно столкнется. Надеюсь, приедешь к нам на Дунай…
— Надеюсь, — говорю я уныло. Так трудно обещать…
Я прощаюсь и с матросами, и с Мишей Коганом, и с Володькой Гуцайтом (он повзрослел, возмужал), и с Кузнецовым, и с Алексеем Дмитриевичем, а Кушлак, растрогавшись, приводит меня в лазарет и тайком угощает стопкой лечебного спирта…
Мне — грустно расставаться с друзьями… Грустно до слез… хотя я и получаю в подарок десятки добрых пожеланий и… восемь пар самых прекрасных очков!..
И вот для железняковцев наступил наконец счастливейший день: монитор снова на плаву, покачивается на волне у пирса, и на солнце сверкает золотая вязь, которой выведено его славное имя!
Наступил день, которого железняковцы никогда не забудут.
Корабль отдает швартовы и медленно отходит от пирса. Гавань кишит кораблями, и он проходит вдоль высоких бортов транспортов, срезает корму мощному крейсеру, огибает нос линкора, на баке которого он весь мог бы свободно уместиться.
На палубе монитора выстроен его небольшой экипаж — статные моряки, все с орденами на синих кителях и фланелевках.
«Железняков» идет самым малым ходом.
На борту линкора заливаются дудки. Матросы и офицеры выстраиваются во фронт на палубах крейсеров и эсминцев. Становятся во фронт немногочисленные команды катеров. Из глубоких люков подводных кораблей выскакивают подводники и тоже замирают в строю. Над бухтой висит торжественная тишина.
— Смир-р-р-но!
Протяжно поют трубы сигналистов.
Это эскадра салютует «Железнякову». Она приветствует его, отдает дань уважения и восхищения легендарному речному кораблю, который с жестокими боями прошел по морям и рекам, три года дрался с пехотой и с самолетами, с батареями и с танками врага, прошел через весь ад, который могла создать против него гитлеровская армия. По пяти русским и украинским рекам и по двум бурным морям этот корабль высоко пронес гордое знамя русского флота, овеянное славой величайших морских сражений.
Ветер колышет тяжелое полотнище Военно-морского флага, развевает черные ленточки бескозырок. Тысячи черноморских матросов, стоя в строю, провожают глазами уходящий в дальний поход монитор.
«Железняков» срезает корму неуклюжего серого транспорта и выходит за ворота порта.
Еще несколько минут на блестящей поверхности моря виден его темно-голубой силуэт. Потом «Железняков» — корабль, ставший живой легендой флота, — растворяется в яркой солнечной дымке, плывущей над морем…
СНОВА ДУНАЙ
18
Осенью 1945 года я получил бандероль — несколько тетрадей, исписанных знакомым почерком Алексея Емельяновича Харченко.
«Дружище Травкин! — писал он. — Выполняю свое обещание. Говорят — лучше поздно, чем никогда. Ну, что ж? Лучше — поздно! Посылаю тебе свои корявые записи. Может, и пригодятся. Все хлопцы шлют тебе пламенный железняковский привет! Корабль наш, как видишь, жив и здоров и на Дунае встретил день великой победы».
Я раскрыл первую тетрадь.
«…Сколько радости, — писал Алексей Емельянович, — было на душе у каждого из нас: мы шли помогать нашим войскам освободить Дунай от фашистских захватчиков! Советская Армия подходила все ближе к гитлеровскому логову.
Мы идем морем на Дунай. Справа медленно проплывают необычайно красивые берега Кавказа. Над вершинами гор клубится туман. Море, спокойное, ласковое, слегка покачивает монитор. Я стою на мостике рядом с рулевым, а на палубе матросы, собравшиеся возле башни, поют под баян песню. Это наша — «железняковская песня». Слова к ней сочинил капитан-лейтенант Кононенко, а музыку написал большой друг нашего корабля композитор-черноморец Юрий Слонов. Матросские голоса дружно выводят песню, и мелодия ее, подхваченная утренним бризом, летит над кораблем, словно птица.
