королю, и по отношению к парламенту. Должны мы их использовать или нет?»
То, на что осторожно намекал Кромвель, открыто выразил Айртон. Ему, как и всем остальным «грандам», принцип всеобщего избирательного права казался гибельным для буржуазной собственности.
«Мне думается,— уверенно сказал он,— что не существует общего для всех права... что никто не имеет права принимать участия в решении дел королевства, кроме тех, кто имеет настоящую заинтересованность в нем (т. е. тех, кто обладает собственностью)... Вы хотите держаться одного естественного закона, но на основании этого закона вы не имеете большего права на этот кусок земли или какой-нибудь другой, чем я; я в такой же мере, как и вы, волен захватить все необходимое для моего пропитания или для моего личного довольства... Я прихожу в ужас от тех последствий, какие может иметь подобное предложение».
Опасения джентльменов и буржуа за судьбу своей собственности так или иначе присутствовали во всех речах «грандов». Заседание заходило в тупик, из которого не было видно выхода.
«Неужели,— спрашивал сторонник левеллеров Рейнсборо,— то обстоятельство, что я беден, дает право меня притеснять?.. Но я хотел бы знать, для чего же тогда сражались солдаты? Очевидно, для того, чтобы поработить себя, чтобы отдать власть богатым людям, земельным собственникам и сделать себя вечными рабами».
После Рейнсборо опять выступил Айртон. Вопрос был слишком серьезен, чтобы просто так сдавать свои позиции.
«Я считаю,— сказал зять Кромвеля,— что никто не имеет права на участие в управлении королевством и в избрании законодателей, если он не имеет постоянного прочного интереса, не имеет собственности. Чтобы человек в силу одного факта своего рождения в Англии получал право распоряжаться землями или движимым имуществом других людей... Как хотите, я не вижу к тому оснований. Лица, избирающие представителей для издания законов страны, должны знать ее местные интересы, то есть должны обладать собственностью. Это самая основа любой конституции, и если вы отвергнете ее, вы пойдете по пути упразднения всякой собственности...».
Под конец заседания встал Кромвель. «Все согласны,— сказал он,— что избирательный закон должен быть изменен и улучшен. Но как это сделать? Если мы будем здесь все вместе спорить, это продлится до бесконечности и мы ни к чему не придем. Лучше передать это дело в согласительную комиссию, и она выработает проект».
Согласительная комиссия собралась на следующий день. Согласно проекту постановления, который она выработала, парламент должен быть распущен в сентябре будущего года, а впредь он собирается на срок не более двух лет и не может быть распущен без собственного согласия. В перерывах между сессиями правление страной принадлежит Государственному совету. Без его согласия король не может созвать чрезвычайный парламент.
ПРЕКРАЩЕНИЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ СОВЕТА АРМИИ И БЕГСТВО КОРОЛЯ
1 ноября заседания Совета армии возобновились. Но уже с первых минут заседания стало ясно, что надежд на примирение очень мало.
«Кромвеля и левеллеров,— писал в то время один из журналов, имея в виду переговоры в Пэтни,— можно столь же легко примирить друг с другом, как огонь и воду. Цель одних — народовластие, цель другого — олигархия».
В это время по армии поползли упорные слухи о переговорах короля с шотландцами и даже о возможном его бегстве. В полках начали проводиться сходки. Было решено усилить охрану короля, а многих приближенных короля попросить оставить дворец.
На одном из заседаний капитан Бишоп сказал: «Мы все тут стараемся оберечь того самого Человека Кровавого и те основы тирании, против которых Господь с небес дал столь явные знамения. Я уверен, что это приведет нас к погибели».
Ему вторил Уайльдман: «Разве это разумно и спра
ведливо — наказывать смертью тех, кто, повинуясь приказаниям, вел войну, а потом говорить о милосердии к тому, кто был главным актером в этой игре, кто был великим зачинщиком всего? Не я один думаю, что сохранение короля или лордов несовместимо с безопасностью народа».
Кромвель понял, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Необходимо было срочно принимать какое-то решение. И решение было принято. 8 ноября Кромвель приказал «агитаторам» и офицерам вернуться в свои полки и приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей.
Заседания Совета были прерваны. Совет армии прекратил свое существование, а «Народное соглашение» передали комитету, который состоял из одних офицеров.
Тем временем король действительно не сидел сложа руки. И хотя в том, что вскоре произошло, и по сей день осталось немало белых пятен, весь смысл происходящего сводился к следующему.
Еще в августе дальний родственник Кромвеля, который был женат на дочери его кузена Гемпдена, полковник Роберт Хэммонд подал в отставку из армии, так как считал, что «армия, по всей видимости, решила нарушить свои обещания по отношению к королю, и он не хочет участвовать в этом вероломстве». Необходимо также отметить, что, кроме всего прочего, Хэммонд был племянником королевского капеллана.
31 августа он был назначен комендантом острова Уайт, находящегося у южного побережья Англии. Причем, назначение это было произведено по его личной просьбе.
В начале сентября на острове побывал Кромвель. Он имел долгую беседу с Хэммондом, а затем вел с ним постоянную переписку.
11 ноября в Совете офицеров сектант и мистик майор Гаррисон, как некогда Бишоп, назвал короля Человеком Кровавым и призвал к привлечению его к суду.
В тот же день Кромвель отправил коменданту Гемптон-Корта записку:
«Дорогой кузен Уолли! Здесь ходят слухи о готовящемся покушении на особу его величества. Умоляю вас поэтому позаботиться об усилении охраны, чтобы не дать свершиться такому чудовищному деянию».
Комендант Гемптон-Корта показал записку королю, и 11 ноября ночью король бежал. Он прибыл на остров Уайт и попросил Хэммонда укрыть его в Кэ-рисбрукском замке на острове или переправить на континент. Однако Хэммонд заявил, что вынужден взять короля под стражу, о чем тут же было сообщено Кромвелю.
Вскоре о случившемся Кромвель сообщил палате общин, хотя и промолчал о том, что на острове Уайт король был в безопасности и от левеллеров, которые жаждали его смерти, и от шотландцев, которые замышляли его похитить. Он находился в руках родственников Кромвеля, что, несомненно, для Оливера имело большое значение.
15 ноября около местечка У эр, в Герфордшире, должен был проходить общий смотр семи полков. Но, прибыв к месту смотра, Кромвель увидел совершенно другую армию, не ту — послушную, верную ему, которой он когда-то командовал. Брожения в армии со дня на день готовы были вылиться в мятеж. По рукам солдат ходили левеллерские памфлеты, в которых писалось, что Кромвель и Айртон предали дело народа и стали на защиту интересов его врагов.
Мало того, два полка явились на смотр с текстом «Народного соглашения», приколотым к головным уборам. Это уже было слишком.
Тут же был устроен военно-полевой суд. Арестовано было 14 «бунтовщиков». Четырех из них приговорили к смертной казни. Но просьбы некоторых офицеров смягчили Кромвеля. Вместо четырех он приказал расстрелять одного — на кого выпадет жребий. Жребий выпал на рядового Ричарда Арнольда, у которого оказалась самая короткая, роковая соломинка.
Смотры в остальных полках прошли без происшествий, и парламент, выслушав отчет Кромвеля, даже объявил ему благодарность.
А вскоре в армии была произведена чистка. Одни из солдат были изгнаны, другие заключены в тюрьму, третьих удалось подкупить или заставить молчать.
На некоторое время армия опять превратилась в послушное орудие в руках «грандов».
В связи с угрозой нового мятежа «кавалеров» опять установился временный союз индепендентов и левеллеров. Парламент постановил прекратить всякие сношения с королем. Принятый им билль назывался «Никаких обращений». Правда, прошло совсем немного времени, и парламент отменил этот билль и даже
