На безлюдье

Xерст. Я знал ее в Оксфорде.

Спунер. Я тоже.

Херст. Арабелла была мне очень симпатична.

Спунер. А ей был очень симпатичен я. Банти так никогда и не выяснил, насколько именно был я ей симпатичен и во что вылилась ее симпатия.

Херст. Что вы имеете в виду, черт вас дери?

Спунер. Банти мне доверял. На их свадьбе я был шафером. Арабелле он тоже доверял.

Херст. Должен вас предупредить, что я всегда чрезвычайно симпатизировал Арабелле. Отец ее был моим наставником. Я подолгу живал у них в доме.

Спунер. Я прекрасно знал ее отца. Он принимал во мне большое участие.

Херст. Арабелла была девушка очень эмоциональная, тонкая и восприимчивая.

Спунер. Согласен.

Пауза.

Херст. Вы что же, намекаете, будто находились в связи с Арабеллой?

Спунер. До известной степени. Связь в обычном смысле ей не требовалась. У нее были свои, особые пристрастия. Она состояла со мной в устной связи.

Херст встает.

Херст. Начинаю думать, что вы негодяй. Как вы смеете подобным образом отзываться об Арабелле Хинскотт? Да я вас забаллотирую в клубе!

Спунер. О дорогой сэр, позвольте вам напомнить, что вы изменяли Стелле Уинстенли с моей собственной женой Эмили Спунер на протяжении долгого и слякотного лета и этот факт был известен всем и каждому в Лондоне и окрестностях. И далее — что Мюриэл Блэквуд и Дорин Базби так никогда и не оправились от воздействия вашей маниакальной половой одержимости. Смею ли напомнить вдобавок, что ваша так называемая дружба — иначе говоря, растление Джеффри Рэмсдена — была притчей во языцех всего Оксфорда?

Xерст. Да это безобразие! Как вы смеете? Вы у меня отведаете хлыста!

Спунер. Это вы, сэр, себя безобразно вели. По отношению к прекраснейшим представительницам прекраснейшего пола и лучшей из них — моей жене. Это вы запятнали своими безобразиями и извращениями женщину, соединенную со мной нерушимыми узами.

Xерст. Я, сэр? Безобразиями? Извращениями?

Спунер. Да, безобразиями. Она мне обо всем рассказала.

Xерст. И вы приняли всерьез болтовню фермерши?

Спунер. Да, ведь я и сам был фермером.

Херст. Какой из вас фермер, сэр? Дачник вы, и не более того.

Спунер. Я написал свою «Дань Уэссексу» на даче в Уэст-Апфилде.

Херст. Мне не выпало счастья прочесть вашу «Дань».

Спунер. Она писана терцинами, в той стихотворной форме, которой вы, с вашего позволения, никогда не могли овладеть.

Xерст. Да это возмутительно! Кто вы такой? Что вы делаете в моем доме?

Подходит к двери, кричит.

Денсон! Виски с содовой!

Прохаживается по комнате.

Вы — хам, это сразу видно. А тот Чарлз Уэзерби, которого я знал, был джентльменом. Изничтожение человека. Мне вас жаль. Куда подевался одушевлявший вас нравственный пафос? Он исчерпан до дна.

Входит Бриггз, наливает стакан виски с содовой, подает его Херсту. Тот смотрит на стакан.

До дна. До самого дна. (Пьет.) Не понимаю… не понимаю… а между тем наблюдаю… постоянно наблюдаю… как самые утонченные, образованные люди меняются легче легкого, почти на глазах становятся подонками, жуликами, грабителями. В мое время никто не менялся. Человек оставался самим собой. Только религия ломала людей, но, по крайней мере, это было лучезарное несчастье.

Пьет, усаживается в свое кресло.

Мы тут не какие-нибудь бандиты. Лично я готов проявить терпимость. Я буду с вами обходителен. Покажу вам свою библиотеку. Может быть, даже и кабинет покажу. Могу показать даже ручку и блокнот. Скамеечку для ног — и ту, может статься, покажу.

Протягивает стакан.

Еще.

Бриггз принимает стакан, наполняет его и отдает.

Могу даже фотоальбом вам показать. И, быть может, вы там даже увидите лицо, которое напомнит вам ваше собственное, ваше прежнее. И другие лица увидите, в тени, или чьи-то щеки вполоборота, или подбородки, или затылки, или затененные шляпами глаза, которые напомнят вам тех, кого вы некогда знали и в мыслях давно схоронили, но они-то и пошлют вам взгляд искоса — только не чуждайтесь добрых привидений. Признайте, полюбите добрые привидения. В них есть чувство, оно… схвачено. Склонитесь перед ними. Конечно, это не освободит их из вечного плена, но кто знает… какое облегчение… это может им доставить… кто знает, не оживит ли это их… в невидимых оковах, в прозрачных узилищах. Вы думаете, это жестоко… оживлять их, раз они обречены на неподвижность? Нет. Из глубины глубин они тянутся навстречу вашему касанию, вашему взгляду, и, когда вы улыбаетесь, радость их… безгранична. Истинно говорю вам, пекитесь о мертвых тем попечением, какого сами ищете ныне, в вашей, как вы ее называете, жизни.

Пьет.

Бриггз. Тухлый номер, приятель, тухлый номер. Сущая мертвечина!

Долгая пауза.

Херст. Вздор.

Пауза.

Подайте бутылку.

Бриггз. Не дам.

Херст. Что?

Бриггз. Говорю — не дам.

Херст. Без штучек. Без выходок. Давайте бутылку.

Пауза.

Бриггз. Сказал — нет.

Херст. Такой ваш отказ чреват отказом от места.

Бриггз. Не можете вы отказать мне от места.

Херст. Почему это?

Бриггз. Потому что я не уйду.

Херст. Велю — так и уйдете. Давайте бутылку.

Долгая пауза.

Обращается к Спунеру.

Принесите мне бутылку.

Спунер идет к серванту. Бриггз не двигается. Спунер берет бутылку виски, приносит ее Херсту. Херст наливает себе и ставит бутылку рядом с креслом.

Бриггз. Тогда уж и я выпью.