Но разве это что-то меняет? Он предоставил тебе кров и убежище.
У него были на то причины, он сделал это не от чистого сердца. Такие люди рано или поздно предадут тебя.
Значит, по-твоему, можно бросить в беде кого угодно, только потому, что они не вполне искренни с тобой? Неужели ты действительно докатилась до такого?
Там остались лежать убитые и умирающие, и среди них был её знакомый, кто-то, кто знал её. И она собиралась бросить его просто так? Неужели она не могла хоть как-то облегчить их участь? Возможно, кто- кто из них мог бы выжить с её помощью.
Вот только не надо громких слов, только не в этой стране. Как только выпадает твой жребий, с тобой всё кончено.
Разве это громкие слова? Ведь это же самое обычное человеческое поведение. Как она могла забыть об этом?
— Даже сейчас, в столь поздний час, ты всё ещё рассуждаешь о своих принципах, малышка?
Даже сейчас, малышка. Даже сейчас!
— Да-да. Давай-ка, вернись обратно и прикончи его.
Йоко подпрыгнула от пронзительного, скрипучего голоса за спиной. В кустах на обочине дороги, возникла голова голубой обезьяны. — Разве это не то, о чём ты всё время подумывала? А?
— Я… — Йоко уставилась на обезьяну, дрожа всем телом.
— Разве это не то, что ты собиралась сделать с самого начала? А теперь, взгляните-ка на неё, стоит тут и проповедует самой себе основы добродетели. Это ты-то! Сейчас!
Обезьяна разразилась бешеным хохотом.
— Нет… это неправда.
— Да правда, правда. Именно так ты и думала.
— Я никогда бы этого не сделала.
— Сделала бы.
— Нет, не сделала. Я не смогла бы!
Обезьяна весела фыркнула. — Из-за того, что сама мысль об убийстве пугает тебя, или потому, что ты хотела убить его, но не набралась смелости это сделать? — Обезьяна, повизгивая, ободряюще взглянула на неё. — Всё ещё не доверяешь мне? Ничего, в следующий раз поверишь.
— Нет!
Голубая обезьяна продолжала смеяться, не обращая на неё внимания, беспощадно терзая слух пронзительными взвизгами.
— Я возвращаюсь.
— Даже если и так, он всё равно уже мёртв.
— Этого я не знаю.
— А я тебе говорю, он мёртв. Вернёшься, тебя поймают и убьют. В чём же смысл?
— Я всё равно возвращаюсь.
— Ну-ну, думаешь, теперь это смоет все твои грехи?
Уже развернувшись, Йоко замерла на месте.
— Ах, как это замечательно — вернуться. Пойдёшь, взглянешь на его мертвое тело, поплачешь над ним хорошенько. Всё это сразу напрочь сотрёт все кровожадные мысли до этого!
Йоко потрясённо разглядывала веселящуюся обезьянью физиономию. Она разговаривала сама с собой. Это был её собственный жалкий голос, не более чем подноготная её собственной души.
— Он несомненно предаст тебя. Лучше бы позаботиться об этом заранее, не так ли?
— Замолчи.
— Да может сюда уже направляются солдаты! Эта крыса наверняка тебя выдала со всеми потрохами!
— Заткнись! — Схватившись за меч, она замахнулась им в его сторону. Обрубленная листва кустарников посыпалась на землю.
— Умереть самой это конечно хорошо, но вот прикончить его было бы просто идеально. Ты всё ещё такая наивная, малышка.
— Да хватит уже!
— Ладно, в следующий раз. В следующий раз, случись такое, ты уж точно это сделаешь.
— Прекрати морочить мне голову! — Ещё один свист в воздухе и листья вновь посыпались на землю.
А если бы она и в самом деле это сделала? Если только то, что она бросила его на произвол судьбы, легло таким камнем ей на душу, как бы она смогла жить дальше с убийством на своей совести? Неужели её собственное существование перечеркнуло всё остальное? Неужели больше не имело значение, до какой низости она может докатиться, лишь бы выжить?
— Я рада, что не убила его. — Она была просто безумно рада, что не поспешила поддаться искушению, не привела свои страшные мысли в действие.
Обезьяна издевательски расхохоталась. — Ну что, оставишь его в живых, чтобы он смог донести на тебя?
— Ну и пусть! — От стеснившего грудь чувства слёзы хлынули из её глаз. — Он имеет на это право. Пусть жалуется на меня, сколько его душе угодно!
— Ох, какая наивность.
Почему она была не в состоянии больше доверять людям? Неужели она так боялась снова попасться? Но даже если так, всё равно она могла хоть немного довериться Ракушуну.
— Да всё потому, что ты продолжаешь витать в облаках! Потому, что ты такая доверчивая дурочка, которую легко обвести вокруг пальца!
— А мне плевать!
— Ах, сама невинность! — Обезьяний смех сотрясал ночной воздух. — Вот как? В самом деле? Тебе так нравится быть обманутой?
— Если вопрос стоит именно так, то да! Предатель предаёт лишь собственную трусость! Меня это не касается. Но лучше быть преданной, чем предателем!
— Конечно, предатель и есть трус, но в этом, полном демонов, мире, только такие и выживают. Никто над тобой здесь не сжалится, малышка. Добрых людей в этом мире не существует.
— А какое это имеет ко мне отношение?
Неужели то, что её затравили и загнали в угол, было достаточным основанием, чтобы забыть о своей человечности? Чтобы набрасываться на любого, приближающегося к ней с добрыми намерениями? А если эти намерения были не самими чистыми на свете, не доверять им ни на грош? Если у окружающих не было и капли жалости к ней, было ли это достаточной причиной, чтобы быть такой же безжалостной?
— Нет, ничего подобного.
Её доверие к окружающим никоим образом не зависело от того, насколько её обманывают. Её доброе отношение к людям ни в коей мере не зависело от того, насколько те были добры к ней. Даже если она совершенно одинока в этом огромном, чужом мире, даже если никто не поможет и не пожалеет её, это не давало ей права вести себя как последний трус, бросать несчастных на произвол судьбы и причинять вред совершенно незнакомым людям.
Обезьяна хохотала в истерике, извергая нескончаемый, раздирающий уши визг.
— Я хочу быть сильной.
Она крепко сжала в руке рукоять меча. Всё это не имело никакого отношения к этому миру и к этим людям. Она просто хотела жить с высоко поднятой головой. Она хотела быть сильной.
Неожиданно, обезьяна прекратила смеяться. — Ты умрёшь. Ты никогда не вернёшься домой. Никто тебя больше не увидит. Ты будешь предана и обманута. И ты умрёшь.
— Я не умру.
Если она умрёт здесь, это будет глупо и трусливо. Умереть сейчас, было бы торжеством самой низменной части её натуры, а объявить свою жизнь не стоящей существования — слишком лёгким для неё выходом из положения.
— Ты умрёшь. Ты будешь голодать, изнемогать, сойдёшь с ума и умрёшь.
