устремился в эту реку, чтобы отсюда как добрый друг оказать тебе помощь моими силами, людьми и флотом. Поэтому очень прошу тебя от своего имени и от имени твоего государя, брата моего, для пользы его и оказания ему помощи разрешить мне войти в твою гавань, прежде чем это сделает неприятель, как бы ты этому ни противился, что, по полученным мною сведениям, он намеревается сделать. Мой оуробалон Сепету де Ража выразит тебе изустно, как горячо я желаю быть во всем угодным брату моему королю Португалии. Как истинный друг его ожидаю здесь твоего ответа, после чего я немедленно осуществлю свое намерение оказать ему помощь».
Прочитав это письмо, комендант сделал вид, что не догадывается о его коварной подоплеке, и, глубоко поблагодарив короля за его предложение и ничем не выдавая своей беззащитности, ответил, что пока что ни в какой помощи не нуждается, ибо всего в крепости имеет достаточно. Пока взаимными любезностями они старались обмануть друг друга, враг продолжал сидеть у нас под боком и просидел так целых двадцать три дня, доставляя нам немало забот своим соседством. Но вот из королевства Кеда, куда король Жантаны посылал на разведку свои баланы, они вернулись с известием о победе, дарованной нам всевышним, и это так огорчило его, что он с досады велел казнить первого, сообщившего ему эту новость, а потом, сказавшись больным, отправился со всем своим флотом в Бинтан. В Малакке по этому случаю были религиозные процессии и благодарственные молебствия за то, что господу богу угодно было избавить нас от такой напасти.
Но вернемся к отцу магистру Франциску. Он все еще в конце каждой проповеди просил верующих прочитать «Pater noster» и «Ave Maria» за победу нашей армады, и паства исправно произносила эти молитвы все то время, пока, по их мнению, они могли принести какую-то пользу, иначе говоря, пятнадцать или двадцать дней. Но когда прошел срок, который, по их представлению, был достаточен для успешного завершения похода, они начали сомневаться в силе этого «Pater noster» как из-за ложных слухов, распущенных мусульманами, так и из-за длительного времени, прошедшею после ухода эскадры, а так как с нее не поступало никаких вестей, они по слабости духа своего решили, что святой отец просит их продолжать молиться больше для того, чтобы их утешить, нежели потому, что он считает это средство действенным. Поэтому когда теперь отец магистр напоминал о молитве, все или почти все начинали подмигивать, подталкивать друг друга локтями и, посмеиваясь, говорили:
— Право слово, отче, много лучше было бы этот «Pater noster» прочесть за упокой их душ, чем за эту вашу пресловутую победу, из-за которой и вам и коменданту еще придется держать строгий ответ перед господом, ибо вы оба погубили этих людей.
Другие насмешку выражали по-иному:
— Что-то и молитв, и верящих вам стало так мало, что все равно что и нет.
Третьи говорили так:
— Если вы с ними когда-либо еще встретитесь, лучше вам от них держаться подальше.
Четвертые, наконец, открыто смеялись над святым отцом, чего они потом изрядно стыдились и чем наиболее разумные были весьма удручены. Но вот в воскресенье 6 декабря этого самого года святой отец, отслужив мессу, стал, как всегда, читать проповедь; в конце ее он обратился к распятию на церковной арке и с величайшим благоговением, весь в слезах, чем все верующие были до глубины души потрясены, стал рисовать перед паствой шаг за шагом всю картину боя португальцев с неверными; он умолял Христа вспомнить о наших, кои, хоть и грешники, и великие грешники, но все же как верные христиане исповедуют его святое имя и в жизни и смерти признают только одну святую католическую веру; во многих местах своей проповеди он с пылающим лицом и сжатыми в неистовом благочестии кулаками восклицал:
— Иисусе Христе, любовь души моей, ради мук священных ваших страстей, умоляю, не бросайте нас!
Он еще многое говорил в том же роде, чего я уже не помню, а под конец, склонив голову на кафедру, как бы отдыхая от великого труда, оставался недвижен в течение нескольких мгновений, а потом, выпрямившись, с веселым и ясным лицом обратился к присутствующим и произнес:
— Прочтите «Pater noster» и «Ave Maria» за победу, которую господь наш ныне даровал нам над врагами его святой веры, — вызвав величайшее возбуждение и слезы у присутствующих.
На шестой день после проповеди, иначе говоря в пятницу, в Малакку незадолго до захода солнца прибыл принадлежавший раньше ашенцам прекрасно оборудованный балан с солдатом Мануэлом Годиньо. Потребовав от коменданта подарок за добрые вести, которые он ему принес, Годиньо стал пересказывать по порядку весь ход боя и упомянул, что победа была одержана в минувшее воскресенье в десять часов утра. Стали прикидывать время, когда святой отец объявил о ней с кафедры, и убедились, что это было точно в десять часов. В глубине души своей каждый приписал такое провиденье откровенью божьему. Об этом сразу заговорили все, а потом припомнили и другие подобные случаи из жизни отца Франциска. Один из них я сейчас приведу.
После отбытия своего с Молуккских островов святой отец, находясь в семидесяти легуа оттуда, в городе Амбоино, совершал богослужение, и вот, после «Credo» [11], когда он должен был приступить к мессе, он сказал входящим в храм:
— Прочтите «Pater noster» и «Ave Maria» за душу новопреставленного брата нашего Араужо.
Через пятнадцать дней с Молуккских островов прибыли наши корабли, грузившиеся там гвоздикой, и среди прочих новостей сообщили о том, что скончался некий Гонсало де Араужо (если я не перепутал его имени) и случилось это именно в тот день и час, когда святой отец сказал об этом во время службы в Амбоино.
Много еще чудесных вещей, свидетелем которых мне довелось быть, сотворил господь бог через этого святого мужа, и если я о них сейчас не упоминаю, то потому только, что надеюсь рассказать о них дальше.
Глава CCVIII
Как отец магистр Франциск Ксаверий отправился из Малакки в Японию и что приключилось с ним в пути
После этого блестящего успеха, который господу нашему было угодно использовать для прославления преподобного раба своего как тем, что он был вдохновителем похода, так и тем, что он возвестил о его победном завершении, а также для посрамления и пристыжения злоречивых, с помощью которых враг человеческий старался подорвать к нему доверие, святой отец покинул Малакку в декабре того же 1547 года, чтобы проследовать в Индию и подготовить там почву для своего посещения Японии. С собою он взял Анжиро, который, перейдя в христианство, стал зваться Пауло де Санта Фе, как я уже об этом говорил. Однако уехать в Японию святому отцу в том же году не удалось, так как его задержали его обязанности главного ректора всех индийских коллегий ордена Иисуса и смерть вице-короля дона Жоана де Кастро, умершего в Гоа в январе 1548 года. Сменивший его на посту Гарсиа де Са отправил Франциска Ксаверия лишь в апреле 1549 года, предварительно вручив ему предписание дону Педро да Силве, коменданту Малакки, предоставить святому отцу судно и отвезти его туда, куда его направит господь. С этим предписанием отец магистр прибыл в Малакку в последний день мая сорок девятого года и задержался там на несколько дней из-за того, что подходящего судна ему никак не могли найти. Наконец после всяких испытанных здесь огорчений ему удалось в иванов день перебраться на небольшую джонку китайца по прозвищу «Некода-разбойник» и на следующее утро покинуть Малакку. Это путешествие тоже досталось ему не легко, но писать я об этом не буду, ибо мне кажется излишним расписывать все в мельчайших подробностях, а поэтому в дальнейшем я коснусь лишь того, что слабому моему разумению представляется наиболее важным. 15 августа, в день успения пресвятой девы Марии, святой отец прибыл в японский город Кангешуму, родину этого Пауло де Санта Фе, где отца магистра радушно принял весь народ, а еще радушнее сам король. Последний больше всех радовался Франциску Ксаверию и больше всех оказал ему почестей, сказав, что весьма сочувствует прекрасной цели, с которой он прибыл в его страну. Все время, пока отец магистр прожил в этом королевстве, государь выказывал ему непрерывные знаки внимания, чем немало
