птицы Гру, хранительницы тайн, запалил фитиль, задвинул стекло.
— Пошли, чего покажу, — позвал он.
В помещении не было окон. «От пожара заложили, — сообразил Щавель. — Чтобы тяги не было». Лузга подвёл его к пирамиде, повесил фонарь на крюк, достал калаш:
— Зацени.
— Что в нём такого диковинного? — судя по нетронутому воронению, калаш был изготовлен недавно, либо им не пользовались. — Добыли под стенами кремля или доискались допиндецового схрона?
— Отобрали у басурман под Казанью, там Орда часто шарится. Казанские нам прислали пяток и себе оставили. Диковинного в нём то, что он сделан не позднее трёх-четырёх лет назад. Но главное, что он заточен под натовский патрон пять-пятьдесят шесть на нитропорохе.
— Что за зверь?
— Он длиннее нашего патрона пять-сорок пять, заряд поболее… У нас чёрный порох, у них синтетический, оттого на стволы идёт сталь другая. Да что тебе объяснять, валенок чухонский! Этот патрон шведы используют. Он в наш калаш не пролезет, а вот этот натовские патроны хавает. Непростые это патроны. Порох в них серьёзный, дыма почти не даёт, зато силы в нём немерено, пуля летит быстрее, по отлогой траектории, оттого дальше. Такие калаши делали на Руси до Большого Пиндеца, но этот свежий.
— Как определил?
— На клейма смотри, — Лузга поднёс оружие к лампе. — Видишь, полумесяц рядом с номером? Это печать Орды, сам такие ставил. У старых калашей имеется клеймо в виде треугольника со стрелкой, здесь этого нет. Ну и номер. Очень далеко ушёл от тех, что при мне набивали. Верняк, при хане Беркеме калаш изготовили.
— Под шведский патрон, значит… — пробормотал Щавель. — Что говорит светлейший?
— Что нужно Щавеля в Орду послать. Пусть с производством ознакомится, — ухмыльнулся Лузга. — На промке Белорецкого комбината.
Щавель перевёл взгляд со зловещих клейм на глумящегося Лузгу. Лузга сник.
— Да чё ты бычишь? Зачехли рога… Князь тебя за этим в Орду посылает. Разведать вопрос варягов в Белорецке. Он тебе сам не говорил?
— Говорил, — обронил Щавель. — В связи с этим пойдём, поможешь оснаститься стрелковым припасом. Волос драконовый, стрелы осадные, наконечники запасные и далее по списку. В Орду идём. Путь не близкий.
Глава восьмая,
Утро выдалось ветреное. На площади перед кремлём собирался караван. Привели лошадей, запрягли попарно в гружённые с вечера телеги. Верёвки, ошейники, походный горн, кузнечный инструмент и всяческий скарб занимали три воза, которыми управляли шестеро подручных знатного работорговца. Полусотня копейщиков, а с ними Щавель, Жёлудь и Михан седлали коней. Целитель Альберт отошёл в обоз, где хранился его медицинский припас. Там же, возле телег, крутился паскудный бард Филипп, взятый караванщиком увеселения ради. Сам Карп взнуздал здоровущего тяжеловоза с пышной огненной гривой и огромными мохнатыми копытами. Конь рычал, по привычке пробовал цапнуть хозяина и успел получить кулаком по морде, такой сложился меж ними ритуал.
Когда на крыльце показался князь, конь радостно заржал, стукнул копытищем, задрал хвост и навалил дымящуюся кучу.
— У, скотина! — промычал Карп.
Щавель выбрал себе сивую кобылу смиренного нрава. Гарцевать он не собирался, в бой намеревался идти пешим, а ехать желал без хлопот. Жёлудю достался мерин, о котором, кроме того что он гнедой, сказать было нечего. Михану подогнали норовистого жеребчика разбойничьей породы. Малорослый, он имел травяной момон до земли, по слухам, охотно пил пиво и жрал сырое мясо. Михан скормил ему солёную горбушку и сразу завоевал конское расположение.
К крыльцу подвели белую кобылицу с прозрачными красными глазами. Светлейший прыгнул в седло, не коснувшись ногами земли.
— Строиться, ёпта! Выходи строиться! — гаркнул Карп.
Затопали каблуки и копыта. Всё заскрипело, задвигалось, словно допиндецовая игрушка, в которую вставили энерджайзер.
— Ста-а-новись, — негромко скомандовал сотник Литвин.
Полусотня конвоя быстро разобралась в одну шеренгу, держа коней под узцы. Литвин оказался на правом фланге, в центре Щавель с парнями, на левом фланге — обоз.
Знатный работорговец Карп взгромоздился в седло, встал перед строем. Кобылица, косясь на построение вампирическим глазом, поднесла к нему седока.
— Светлейший князь, ловчий отряд к походу готов! — отрапортовал Карп.
Зелёная куча навоза па?рила поодаль, ветер сдувал с неё мух. Зоркий Жёлудь углядел в яблоках жёлтоватые вкрапления овса.
«Зерном кормит посредь лета!» — подивился он зажиточности новгородских людей.
Князь приосанился в седле, раздвинул плечи, обвёл строй орлиным взором:
— Здорово, братва!
— Здрррам жрам свешш княсь!!! — рявкнула полусотня.
«Во натаскал дружину! — подивился Щавель. — В бою они так же хороши?»
На лицо князя с налёту села навозная муха, передав от коня поцелуй. Мелькнул язык. Муха исчезла.
— Смотрю и вижу опору земли новгородской! — зычно сказал князь. — Дорога долгая, ехать придётся быстро. Ловите быдло в полон без опаски, в низовых землях людей нет. Хватайте чаще, берите больше. Семь раз об дверь, один раз об рельс! Кто не выдюжит обратного пути — лох! Нас — рать! В славный путь!
— Урр-ррааааа!!! — выдохнула полусотня глоток.
Михан тоже заорал «Ура!», не слышный за кличем воинов. К нему присоединился Жёлудь. Как сговорившись, ударил ветер, на маковках кремля громко захлопали флаги.
«Молодчина светлейший, — заметил Щавель. — Умеет завести стихию».
Князь, довольный собой, проехался вдоль строя, завернул к крыльцу, ловко спешился на ступеньки, скрылся в кремле.
— По коням! — скомандовал Карп, начальник мирного времени.
Из ворот конюшни выглянул Лузга. Осмотрелся, увидел, что князя нет, вывел осёдланного греческого мула. Лузга был одет в драный свитер и замызганные портки, на ногах болтались ободранные чоботы. Зеленоватый ирокез с утра был взлохмачен и напоминал петушиный гребень. Он сплюнул на дорожку, забрался на спину скакуну, свесившему длинные уши с видом покорного педераста, и подвалил к арьергарду.
— Все в сборе? — Карп цепким взглядом осмотрел обоз и пристяжь, удостоверился, что проспавших нет, и отпустил: — В походную колонну… становись!
Отворились массивные ворота кремля. Строем по трое раболовецкий отряд выдвинулся бодрым шагом и, набирая скорость, направился на выездную дорогу. В Низовую Русь. Где не было людей и жило сплошное быдло.
Глава девятая,
