лучшему или к худшему, но шанс есть.
За забором послышались голоса. Михан подскочил как ужаленный, но то были свои. Ратники возвращались с гулянки.
Глава пятнадцатая,
Городская стража, заявившаяся поутру, была встречена злобным окриком засевшего на фишке Михана со второго этажа.
— Стой, кто идёт?! — рявкнул парень со всем усердием.
Городовые буксанули, приобалдев от разгромленного постоялого двора с забаррикадированными окнами и насаженной на кол головой со снесённой макушкой.
Щавель принял делегацию в растерзанной трапезной. Раненых перенесли наверх, и остались только трупы, разложенные вдоль стен, новгородцы у одной, «медвежата», сваленные друг на друга, у противоположной. В дальнем углу обосновался Лузга. Он разложил на столе амуницию стрелков и чистил ружья. «Медвежата» привезли кремнёвые кавалерийские мушкетоны, новенькие, с лакированными светлыми ложами и блестящими стальными частями. Лузга блаженствовал — был сыт и при своём законном деле. Сноровисто шурудя шомполом, он даже негромко напевал под нос. При виде поющего ружейного мастера посреди штабелей трупов городовых продрал мороз. К разговору спустился Карп и подтянулся из кухни Сверчок с парой дружинников из уцелевших.
— У вас война с Осташковом? — осведомился Щавель, не вставая со скамьи. Недостойно было лихославльскому воинству, испугавшееся предотвратить стычку на своей охраняемой территории, получать от боярина знаки уважения.
— У нас со всеми мир, мы под светлейшим князем новгородским ходим, — начальник городской стражи знал, с кем разговаривает, держался почтительно и подобострастно. — Не могу знать, зачем селигерских к нам занесло, но есть версия. Беда у нас, боярин…
— Они на Ивановом дворе на постой должны были встать. Где они сейчас?
— Нет их там, проверяли. Они после злодейства своего умелись по дороге на Поршинец, на Москву. Беда случилась, кто-то ночью взломал укрывище и разбудил Даздраперму Бандурину. Нынешнее полнолуние единственное в году, когда такое было возможно. Есть версия, что это дело рук проклятых «медвежат», для того они прибыли в Лихославль, а на вас напали до кучи, потому что случай представился.
— Не уберегли, — обронил Щавель, словно булыжник на лоб начальника стражи обрушил, у того аж колени подогнулись. — Зачем вы тут приставлены, пьяных обирать?
— Виноват, боярин.
— Ни защитить, ни покараулить, — отмерил Щавель, отчего городовые единовременно припомнили голову на колу. — Больница работает? Гони телеги, есть нужда в медицинской помощи. Убитых похоронить, Карп! Наших на кладбище, «медвежат» возле укрывища, как последних москвичей.
Когда городовые утекли исполнять приказание, Щавель оживился:
— Кто из твоих с огнестрелом обращаться умеет?
— Все умеют, — рассудительно ответил повидавший службу десятник. — Скворец метко стреляет, Храп сноровист в этом деле, что касается дульнозарядного. С калашей-то все палить горазды.
— Зови сюда Храпа, Скворца, Ерша, — решил использовать сработавшуюся пару дружинников старый командир. — Моих оболтусов тоже. Лузга, ты дочистил там? С нами поедешь.
— Хочешь «медвежат» достать? — спросил Сверчок.
— Они не спали, не ели, среди них раненые. Они далеко не уйдут. Догоним и поубавим их количество.
— Наши тоже не спали и не ели.
— Вчера дрыхли и жрали, пока хватит.
Сверчок поднялся бодрить личный состав, но спросил из гордости:
— Я бы с тобой поехал.
— Ты в больнице сиди, лечись. Отправь гонца с рапортом в Новгород и жди, когда Литвин подойдёт. Если к тому времени от нас не будет вестей, пусть немедленно выступает на розыски. На этом дворе вам больше нечего делать и так всю прислугу распугали. На больнице оборону занимайте, смотрите там, не проспите «медвежат». С одного раза селигерские могут не уняться, будут ещё мстить за ростовщика. Привлекай местную стражу караульную службу нести. Если что, сажай всех косячников в яму, а там князь рассудит.
— Так точно, — ответил Сверчок. — Всё будет по Уставу. Но ты возвращайся, боярин.
— Всяко может быть, на охоту едем.
— Вот твой шанс, не мешкай, действуй, — шепнул бард, когда Михан выходил из номера. — Со Скворцом будешь рука об руку, улучи удобный случай и поговори с ним о дружине. Скворец сейчас на повышение пойдёт. Пока ты рядом с ним внизу, цепляйся, будь как репей. Потом поздно может оказаться. Если за гриву не ухватил, то и за хвост не удержишься.
Щавель построил отряд у конюшни, окинул цепким взором.
— Работать сможешь? — спросил он Храпа. — Как твой бок?
— Смогу, — вскинул бородёнку плешивый ратник. — Рёбра не помеха, заживут.
Ёрш, разбивший до синевы левую руку, в вопросах не нуждался. Сразу было ясно — годен и рвётся в бой.
— «Медвежат» было полсотни. Из них три десятки атаковали нас и понесли потери в шестнадцать человек. Две десятки ошивались где-то в окрестностях, потрошили склеп на окраине и ушли в сторону Москвы, возможно, соединились с остатками нападавших, — обрисовал Щавель обстановку. — Наша задача догнать их, обстрелять и отойти. Затем произвести доразведку, снова обстрелять. У нас три ружья, обрез и два лука, у «медвежат» — два ствола. У нас превосходство в огневой мощи, у противника в численности. Надо осаживать их и удерживать до подхода подкрепления из Великого Новгорода. Задача ясна?
— Так точно, — дружно ответили ратники.
— Полчаса на сборы, посрать, перекурить, получить оружие. Разойдись! Парни, переобувайте берцы на старые сапоги. Ходить вам придётся много, а бегать тихо.
— А кони? — спросил Михан.
— Это у них будут кони и дорога, у нас — ноги и лес. Будешь прикрывать нас с Жёлудем. Если повезёт, получишь ружьё.
Михан загорелся. Щёки стали под цвет головного платка, грудь выгнулась колесом. Щавель тоже заметно оттаял, как всегда с ним случалось перед охотой, которых Жёлудь мог припомнить с детства немало. Но если раньше молодой лучник принимал в них участие только на подхвате — сготовь еду да обери трупы, — то теперь ему предстояло выйти на бой с хорошо обученным воинством.
— Я новый лук возьму? — спросил он.
— Бери, будешь издалека бить, — разрешил Щавель и, подождав, пока остальные уйдут, сказал: — Держись со мной рядом, не отходи, один не суйся, не геройствуй. Здесь братьев нет, никто тебя не спасёт. Подкрались, обстреляли и скрылись, пока погоню за нами не снарядили. Сидор с собой возьми, тул с запасными стрелами и не забудь покормить Хранителя.
Жёлудь подошёл к делу обстоятельно. Вскрыл корзины, опломбированные печатью новгородского арсенала, из одной, побольше, вытащил тул с осадными стрелами, из другой — тул со стрелами покороче, для отца. Казённый тул был цилиндром из вощёной холстины, с дном из бересты, натянутой на ивовые кольца, чтобы не помять оперение. Устье тула затягивалось шнурком и, распущенное, отгибалось наружу. В него влезало две дюжины стрел, тогда как в колчан умещалась дюжина.
Коней оседлали быстрых, самых лучших. Когда выезжали, возле двора у больничных телег начинали толпиться зеваки, взирая на разрушения и ведя пересуды. Такого на их памяти ещё не случалось.
