пронырливостью и фартом, который возникает сам собой у усердного вора или юриста. Михану досталось кресало, огниво, кисет с табаком и трубкой, немного денег, пилочка для ногтей, бязевый платок с вышивкой, амулет гадюки. Жёлудь надыбал горсть серебра, приличную, рублей десять, образок удвоенного ВВП на тонкой золотой цепочке, кусок сала с чесноком в тряпице, православный цитатник «Идущие в место» и скомканную нарукавную повязку ДМД. Сняли пояса с ножами, забрали топоры. Вытащили стрелы, обтёрли наконечники об одежду неприятеля, убрали в колчан.
— Отступаем к дороге, — приказал Щавель, чтобы не вывести по своим следам погоню к товарищам. Фишку должны менять, но неизвестно когда, возможно, совсем скоро. А то и вовсе услышали шум и собираются на подмогу. Но нет, проспали.
Охотники устремились в чащобу. Бежали не таясь, но, по привычке, тихо. Переглядывались, парни скалились по-волчьи, радуясь победе и тому, что она даёт победителю, Щавель улыбался в усы. Всякий раз, когда молодые ученики делали успехи, он гордился собой. Сколько их у него было, этих учеников, по- разному складывалась их судьбы, но если начало было положено и начало хорошее, в том явилась несомненная заслуга учителя.
Дали кругаля и почти у самого просёлка узрели удивительную картину. Под деревом, обнявшись, раскорячились двое взрослых мужчин. Один стоял раком, другой присел со спущенными штанами. Тот, что стоял раком, крепко держал голого. Голый кряхтел, тужился. По спине стоящего раком ползал крупный нетопырь. Наконец округу огласил протяжный трубный треск, завоняло квашеной капустой.
Охотники беззвучно канули в заросли, дивясь причудливому разнообразию мира.
— Что это было, батя? — вопросил Жёлудь, прислушиваясь и удивлённо мотая головой.
— В лесу играет духовой оркестр, — встрял Михан. — Эвона, опять продули тромбон.
— Тебе лучше знать, вонючка.
— Молчал бы, дурень.
— Сам как считаешь? — помедлив, вопросил Щавель. Парни разом смолкли, задумались. — Что ты видел?
— Лесной мужик держит немощного колдуна.
— Почему он это делает?
— Потому что он раб ему. Колдун путешествует! — возликовал Жёлудь.
— Как может путешествовать колдун?
— На возу разве что, он же болезный.
— С кем?
— Если бы один ехал, то на пустой дороге и встал бы облегчиться, а если в лес забрался… С обозом он едет! — расплылся в довольной улыбке парень. — Стесняется людей колдун-то.
— Вот, видишь, сынок, теперь ты знаешь, что мы увидим, если выйдем на дорогу, — ласково сказал Щавель. — Чтобы стать пророчцем, надо просто немного подумать.
Вышли на просёлок, встали перевести дух и разглядели вдалеке большой торговый обоз. Кроме купцов и возниц имелись там оружные, значит, не поскупились на охрану, зная, что путь через лес небезопасен.
— Ну, парни, кто скажет, откуда идёт караван по такому пути?
— Из Твери, больше неоткуда, — рассудил Михан.
— Верно. А чем Тверь может торговать?
Молодёжь призадумалась.
— Нету там ничего человеческого, — разъяснил Щавель. — И ничего полезного нет. Идут они через Клин, если уж двинулись по этой дороге. Большой караван здесь может оказаться только из самой Москвы. Нормальные люди через Тверь не ездят, а москвичи на Великом тракте не найдут пристанища. Никакой двор не даст им кров, чтобы не опоганиться, вот и ходят они по этой унылой дороге, сбиваясь в могучую кучу, чтобы не разграбили караван лихие люди. Обожают москвичи собираться в стаи, как гласит Песнь Булата. Был такой бард, — процедил Щавель.
— В стаи, как те манагеры? — спросил Жёлудь.
— Они самые. Не исключаю, что и в этом обозе манагеры едут, а не только купцы и немощные колдуны. Теперь понятно, каким путём проникает на Русь Святую эта зараза?
— Что же делать-то будем, батя?
— Вернёмся к нашим и продолжим гонять «медвежат». Раненую дичь добирать надо. Отдохнули? Тогда бегом марш!
В отличие от селигерских воинов, новгородских не приметили, хотя знали, где искать. Тройка Щавеля шла не таясь, чтобы не нарваться на дружественный огонь, зорко высматривая своих, но они проявили себя только посвистом. Первым из зарослей поднялся Скворец, с обеих сторон дороги вылезли Ёрш и Лузга, а сзади Храп, и Щавель обнаружил, что давно попал под стволы.
— Минус два, — сообщил он, собрав группу. — Тяжёлый, должно быть, кончился. Другого придётся волоком тащить или к седлу привязывать, обезножили мы его. Вы никакой движухи с ихнего края не слышали?
— Не слышали, — сказал Скворец. — Мы вас не ждали отсюда. Думали, тем же путём вернётесь, а вы крюк нарезали. Быстро, однако, управились.
— Приходится пошевеливаться. Там, на дороге, караван из Москвы, потом им займёмся. Сейчас начнём кусать «медвежат». У селигерских было тридцать четыре бойца, пару мы убрали, осталось тридцать два, тридцать три с Даздрапермой. Это немало. Значит, не будем задерживаться. Догоняем, обстреливаем, отступаем. Валим наверняка, то есть самых ближних. Если есть выбор, целься в того, кто с ружьём. В голову не бить, только в тело, нам нужны раненые. По коням!
Погнали галопом. Таиться не имело смысла, впору было наддать, чтобы упромыслить супротивника и меньше подставляться под пулю. Они успели вовремя, внезапным наскоком застав «медвежат» врасплох.
Селигерские собирались, обнаружив покалеченный дозор. Седлали коней и возились с ранеными. Топот копыт по мягкой лесной земле уловили слишком поздно, чтобы перегородить путь и выслать вперёд огнестрельщиков. Охотники выскочили из-за поворота и сразу открыли огонь. Лузга снёс башку ближайшему ратнику, зацепив его лошадь. Со второго ствола тут же добавил в толпу. Обрез разбрасывал картечь нещадно, поэтому досталось всем. Храп пульнул в грудь статному наезднику, ринувшемуся с прогалины наперерез. Щавель пустил три стрелы и все три раза попал. Скворец пальнул в живот молодцу с ружьём. Ёрш метнул дротик, пригвоздив селигерцу ногу к боку коня. Жёлудь всадил стрелу в подвернувшегося «медвежонка» и ухитрился снять ещё одного, направлявшего на них что-то похожее на короткий обрез. Михан швырнул оба дрота, но не попал никуда, зато дотянулся топором по морде неосторожной кобылке.
Вопли, мат, истошный конский визг. Всё смешалось — кони, люди. Бахнул запоздалый выстрел, но мимо. Охотники промчались сквозь стоянку «медвежат», как острый нож между рёбер, и устремились по неизведанной дороге за поворот, куда кривая выведет.
— Давай-давай-давай! — проорал Щавель, стегая поводом коня. — Шибче! Шибче!
Гнали по прямой версты две, пока лес не расступился и впереди не показалась избы. Перешли на рысь.
— Стой!
Щавель съехал на овсяное поле, указав Жёлудю место рядом. На дороге больше двух всадников бок о бок не умещалось. Командир развернул коня:
— В одну шеренгу становись! Заряжай.
Далеко позади виднелась погоня. Селигерская военная элита быстро оклемалась и собиралась дать бой.
— Бабу кто-нибудь видел? — Щавель выудил из колчана казённую стрелу, которую не жалко было потерять, наладил в гнездо. — Коренастая угловатая фигура, короткие светлые волосы, похожа на низкого мужика, видели такую?
Таковой никто не приметил. Дружинники прибили пыжом заряд, втолкнули пулю, подсыпали на полку пороха.
