Карп размотал бич, пустил змеёй возле ног, тряхнул плечами. Длинный, сужающийся к концу ремень как живой взвился в воздух и опустился на спину Эврипидора.
Аспирант взвизгнул и заголосил.
— Так, — со значением кивнул работорговец и изготовился для следующего удара, как на всю улицу разнеслось раскатистое:
— Стой!
Распихивая постояльцев «Пети и волка», из толпы выбрался Удав Отморозок, неся на плече летучую мышь, а за спиной длинный меч с бронзовой круглой гардой и оплетённой кожею рукоятью.
— Останови казнь, боярин, — обратился он к Щавелю.
— Это не казнь, а справедливая правка яркой личности, не умеющей следить за своей метлой, — объяснил Щавель и кивнул.
Бич взлетел и опустился с потягом. Эврипидор заблажил как потерпевший. На скулах Удава заиграли желваки. По лицу его, как в открытой книге, читалось, что кнутов он не любит. И когда под кнутом кричат — тоже. Зато лихославльским зевакам устроенный балаган очень нравился.
— Ты чтишь правду, боярин? — зашёл с козырей Удав, которому было невыносимо смотреть на экзекуцию.
Щавель догадался, к чему он клонит, и едва заметно усмехнулся.
— Чту. Правда — это то, что выгодно мне. Остальное неправда.
— Есть две правды, боярин, твоя и моя. Ты по-своему прав, а по-моему — нет. Отпусти Эврипидора.
— Правда без поддержки физической силы своей силы не имеет, — изрёк Щавель больше для народа, навострившего уши, чем для Удава, который и так понимал всё. — Готов ли ты отстоять свою правду сам или выставишь взамен себя бойца?
— Сам справлюсь, — буркнул Удав, явно испытывающий денежные затруднения для найма правдорубца. — Кто пойдёт против меня, боярин, может быть, твой палач?
Щавель вопросительно посмотрел на Карпа, желает ли он принять вызов. Распухшая рожа работорговца расплылась в вурдалачьей ухмылке.
— Почтеннейший Карп будет биться против тебя за правду, — постановил Щавель и обратился к толпе: — Не гибели человеков мы ищем, а лишь вразумления. Бой будет без колющего и рубящего оружия. Получая право на поединок, Удав Отморозок, ты готов сделаться рабом почтеннейшего Карпа, если проиграешь?
— Готов, — подождав, когда прозвучит озабоченный писк нетопыря возле уха, ответил Удав. — А ты, боярин, скажи пред всем народом, отдашь ли мне грека Эврипидора, если я побью твоего бойца?
— Отдам, — зычно ответил Щавель. — Победи и твори над ним всё, что пожелаешь.
Удав распустил перевязь меча, протянул свой двуручник подскочившему ходе из московского каравана.
— Возьми, Ли Си Цын, сохрани, пока я не вернусь, — сурово напутствовал он и добавил, чтобы все слышали: — Это катана Мураками, вышедшая из-под молота самого господина Сакаи. Вещь ручной работы, цены немалой.
Похваставшись, Отморозок встал посреди улицы. Карп свернул бич в кольцо и вышел для поединка.
— Звелюску-то? — сунулся ходя, неуверенно протянув руку к плечу Удава, но нетопырь так громко щёлкнул зубами, что китаец отдёрнул ладонь.
— Пшёл вон, — бросил Удав. — Тебе только доверь зверюшку, ты из неё шашлык сразу сделаешь, скотина немытая. Нунчаки дай.
— Нунтяку холосо, — верный Ли Си Цын торопливо выдернул из-за пазухи китайские палочки и под смех толпы ретировался к воротам постоялого двора.
— Когда встречаются две правды, побеждает сильнейшая. — Щавель воздел длани, словно призывая обратить внимание на бой небесные высшие силы, и скомандовал: — Начали!
Они сошлись, как шторм и камень. Удав снова применил секретное боевое искусство кир-канакан в самой редкой его разновидности, с китайскими драчными палочками. Махнул, выпуская одну на волю, резко вниз, между ног, вздёрнул вверх, едва не задев прижавшегося к шее нетопыря, перехватил другой рукой из-под мышки и закрутил с такой скоростью, что палки превратились в размытый, туманный щит. Нунчаки выписывали в воздухе круги и восьмёрки. Комбинация называлась «Прапор-вентилятор». Неуловимое глазом мельтешение палок приобретало безудержный напор. Ещё миг, и пойдёт сокрушительная волна, недаром кир-канакан назывался волновым боем. И тайным, потому что волны никто ни разу не видел. Отморозок чувствовал, что звереет. Он понимал, что сейчас опять сделает глупость, но ноги сами несли его вперёд, навстречу распустившему бич работорговцу. В непростой и богатой биографии Удава бывало, что надсмотрщик выходил на поединок с крепким рабом, не имея иного оружия, кроме кнута. По законам Уральских гор, где Удав много лет добывал самоцветы, очко проигравшего переходило в распоряжение зрительного зала.
Если бы работорговец был пьян, он присмотрелся бы к лицу поединщика и удрал без оглядки, но Карп ещё не успел налакаться и трезво оценил ситуацию. Он расхохотался и стегнул Отморозка бичом. Гранёный конец ремня оплёл бедро Удава, разорвал портки на заднице, оставив на ягодице алую метку. Отморозок упал, но тут же вскочил и с удвоенной быстротой замахал палочками. Нетопырь гневно пищал, болтаясь в волосах. Ему явно не по душе пришлась такая круговерть. Удав провёл обманный нырок «Министр обороны подхватывает табуретку» и выпрыгнул высоко вверх, пропуская стегнувший по ногам бич. Он обрушился на работорговца, как десант на голову вехобитов, молотя ненавистного палача градом ударов. Карп закрылся шуйцей и отступил. Левая рука Отморозка мёртвой хваткой стиснула кнутовище, в то время как правая продолжала молотить жатву гнева по хлебалу противника. Пластырь слетел, из раны хлынула кровь. Карп зарычал, как туберкулёзный медведь, перехватил нунчаки и влепил Отморозку в переносицу лбом крепкого бычка. Удав поплыл, но бич не выпустил. Карп рванул на себя нунчаки, однако Отморозок вцепился в них как клещ и больно пнул противника в голень. Карп разжал руки, толкнул со всей силы Удава в грудь. Работорговец был столь грузен и могуч, что защитник угнетённых отлетел на несколько шагов.
Отморозок помотал головой. Из ноздрей по усам и бороде текла юшка. Он оторопело посмотрел на нунчаки в одной руке и бич в другой, словно решая перевооружиться, но потом бросил бич и снова включил свой китайский вентилятор.
Кажется, Карп так и не понял, что едва не погиб. Вместо осознания смертоносного искусства волнового боя кир-канакан, при виде которого любому следует бежать и бояться, он вытащил из-за пазухи короткую плётку из человечьего волоса и стегнул по воздуху в сторону Удава. Отморозка словно тараном сшибло на землю. Он грянулся навзничь и закатил глаза, задрав бороду к небу. Птица Гру, обеспокоенно скрежеща, копошилась у него в волосах, выпутывая когти и крылья.
— Победа! — объявил во всеуслышание Щавель. — Победа! Моя правда победила в честном бою. Почтеннейший Карп одержал верх. По договору поверженный Удав Отморозок становится его рабом, получит на тело клеймо владельца и может быть продан или убит по усмотрению хозяина. Высший суд свершился!
Лихославльцы загалдели, обсуждая зрелище. Не каждый год бывает такая потеха, когда не только подерутся пьяные караванщки, а по результатам соревнования незадачливый лох попадёт в кабалу навечно. Будет о чём вспоминать долгими зимними вечерами!
Не обращая внимания на текущую из раны кровь, знатный работорговец поднял бич и отстегал Эврипидора. После драки удары утратили заслуженную силу, но грек всё равно сопровождал их поросячьим визгом и бабьими стенаниями, преизрядно веселя народ. Так в городском театре Великого Мурома играют после спектакля комическую пьеску под разъезд экипажей. Расходящийся люд не видел, как Удава вздёрнули под микитки умелые раболовы и поставили пред лицом Карпа. Нетопырь выпутался из волос, переполз на плечо Отморозка и скороговоркой настойчиво скрежетал, для убедительности махая крылом. С постоялого двора подтянулись московские, как бы невзначай прихватившие оружие. Привели с собой мутанта. Он был выше на голову даже рослого Удава и при этом стать имел кряжистую, будто Создатель выломал Буратину из комля древнего дуба и для позора оживил. Единственный глаз, который размещался у мутанта среди лба, смотрел твёрдо, не мигаючи.
