шептались, смотрели, как темные невские воды державно катились к устью.
– Знаешь, что мне сегодня сказал Волков? – начал Муравко о том, о чем твердо решил молчать.
– Что вы героически спасли репутацию полка, – усмехнулась Юля. И уверенно добавила: – Если бы он послушал отца и разрешил остановить работу на десять минут раньше, вам бы не пришлось рисковать.
– Это не наше дело. Он командир.
– А если бы вы грохнулись? Это тоже не наше дело?
– Если бы да кабы, – отшутился Муравко, – я же не грохнулся, целехонький иду рядом с тобой. И разговор у меня с ним был совсем не об этом.
– Это его счастье, – в голосе Юли прозвучала угроза. – Я бы ему не простила до конца жизни.
– Юля! – упрекнул Муравко добродушно. – Все ведь хорошо.
– Ладно, не будем об этом. Вон «Аврора», – она хотела показать рукой, но в руке была сумка.
– Дай-ка мне эту штуку, – Муравко забрал сумку. – А кофточку надень, свежо.
– Ничего, – ответила Юля и спросила: – А о чем у вас шел разговор?
Муравко уже расхотелось рассказывать, и Юлин вопрос застал его врасплох.
– Да так…
– Вы же хотели рассказать.
– Все это ерунда, Юля. – Он посмотрел на нее и поймал прямо-таки умоляющий взгляд. – Только чур, между нами. Мне дано две недели на обдумывание, – Муравко замолчал, недосказав фразу.
– Чего? – подтолкнула Юля.
– Предлагают стать космонавтом.
Юля удивленно вскинула глаза.
– Зазнаетесь – не подступиться.
Муравко засмеялся.
– Я серьезно, а ты… Ладно. Я еще согласия не давал. И вообще…
Они шли по набережной Большой Невки. Муравко остановился и придержал Юлю за локоть.
– Я ведь мог стать моряком. Вот с этим зданием, – он кивнул на Нахимовское училище, – связано мое знакомство с Ленинградом.
Муравко остался без отца, когда учился в восьмом классе.
На шахте, где работал отец, произошел какой-то несчастный случай, несколько человек пострадало, несколько погибло. В числе последних был и отец.
Колина мать Светлана Петровна работала старшей медсестрой в шахтерской больнице. В эти дни он ее не видел, она дневала и ночевала там. Муравко был предоставлен самому себе.
Кто-то из мальчишек тогда сказал: «Надо подаваться в Суворовское или Нахимовское, нас, как сирот, примут без экзаменов». Идея понравилась. Коля сказал матери: «Поеду в Нахимовское», – и положил перед нею открытку, снятую, наверное, вот как раз с этого места – от гостиницы «Ленинград»: голубой домик училища и серый трехтрубный крейсер.
Светлана Петровна подумала, помолчала, будто сразу согласилась, а затем жестко сказала:
«Не поедешь. Ты не сирота. Пока я жива и здорова, ты будешь учиться и жить, как все нормальные дети».
– Тогда я обижался на мать, – сказал Муравко. – Теперь понимаю: она поступила мудро. Став моряком, я никогда бы не стал летчиком.
– И космонавтом, – добавила Юля. Эта тема продолжала занимать ее. А Муравко было неловко: проболтался, как пацан. Все еще может сто раз перемениться.
– Это же был пристрелочный разговор, Юля, – он поправил сползшую с ее плеча кофточку. – Ни Волков, ни я ничего друг другу не обещали. Он наверняка еще пятерым сказал то же самое. Знаю я эти конкурсы. А ты всерьез.
– Вам ничуточки не жалко уходить из полка?
– Во-первых, я еще никуда не ухожу. А во-вторых… Ты ведь тоже не останешься с полком, если Чижа…
Он не нашел сразу точного слова – «уволят, оставят, не возьмут» – и замолчал.
– Речь не обо мне, – смутилась Юля.
«Именно о тебе», – хотел сказать Муравко, он уже понял, что беспокоит Юлю, но пощадил ее самолюбие. Видимо, говорить о том, что уже было ясно обоим, еще не подошло время.
– Это Кировский мост? – спросил Муравко.
– Да, – односложно ответила Юля.
– Расскажи, пожалуйста, о крепости, – попросил Муравко, пытаясь уйти от трудного разговора. Тем более что складывался он в каком-то нервном ключе: еще никто из них не взял на себя никаких обязательств, а в подтексте, в тоне уже звучал упрек, звучала обида.
– Мы пойдем через крепость? – спросила Юля. – А потом по пляжу вернемся к Неве. Как раз увидим
