начиная от богатого жениха до желтого зонтика от солнца, который Себастьяна видела по телевидению как-то декабрьским днем, когда стоявшее в зените солнце раскаляло цинковую крышу задней веранды.
Такое их поведение поначалу нравилось Джоконде, но оно привело к тому, что Три Грации перестали ощущать во рту горький вкус от любой личной неудачи. В конце концов они просто-напросто доверили ей жить вместо них. В своем воображении они как будто по закону завещали ей все годы, которые им еще предстояло прожить, сделав ее единственной наследницей.
Совсем непросто было Джоконде печься о трех женщинах. Не раз ей хотелось распахнуть двери их комнат и вернуть каждой эту миссию, и она не поступала так только из страха, что без забот о них у нее на сердце станет пусто.
– Ну, пока что хватит разговоров, – твердо заявила она. – О моей встрече с Каэтаной расскажу потом.
Три Грации, сговорившись между собой избавиться от лишних слов и иллюзий, прибавили шагу, так что отстающая от них Джоконда была вынуждена бежать и, задыхаясь, просить о передышке под тенью ближайшего мангового дерева.
Джоконда поняла их коварный замысел и решила дать им бой. Сердце билось где-то в горле, болели суставы, но в этом соревновании по бегу проигравшая сторона должна была признать превосходство победившей. Джоконде надо было посрамить Диану, зачинщицу мятежа.
Пальмира и Себастьяна сбились с шага, натыкались одна на другую, хотя Диана подталкивала обеих. Но Пальмира вырвалась из ее цепких рук и прислонилась к пальме у края дороги. Крона дерева давала достаточно тени, чтобы укрыть несколько врагов, не вынуждая их к доброму согласию.
– Больше не могу. Сдаюсь, – с облегчением сказала она.
Себастьяна растирала натруженные мышцы ног. Привыкшая ходить по дому в шлепанцах, она отшвырнула высокие сапоги подальше, не обращая внимания на разочарованный взгляд Дианы, которая считала подруг виновницами поражения.
– Вы так и не поняли, что вы сделали? Себастьяна напрягла память. В любых случаях она пользовалась фразами, позаимствованными у Виржилио. Они годились для самых невероятных ситуаций.
– Правда всегда таит в себе опасность, – объявила она, надеясь выгнать Диану из тени дерева. Чутье подсказало ей, что на этот раз она выбрала подходящую фразу. Виржилио утверждал, что, согласно теологии, которую трудно объяснить ей, истина, несущая скипетр славы, может дойти до людей только через тысячу зеркал, каждое из которых будет искажать ее образ. Именно таким пониманием руководствовались люди, ведя друг против друга смертельную войну. Что касается ученых, жертв собственных бесплодных исканий, то они первыми выхолостили представление о правде.
Видя, что женщины безутешны, Джоконда объявила, что победителей в соревновании нет. И, проявляя добрую волю, тут же на обочине дороги кратко рассказала о своей утренней встрече с Каэтаной, которая произошла, пока Три Грации отсыпались в своих комнатах. Она сама была уже в ночной рубашке и собиралась залезть под простыни, как вдруг в душе ее прозвучал странный зов такой силы, что она тотчас переоделась, заперла за собой входную дверь и, невзирая на опасности, еще до рассвета пошла в гостиницу.
Дверь открыл Мажико.
– Что вам угодно? – Удивленный ночным визитом, он стер с лица выражение сердечности.
– Обнять Каэтану.
Близился рассвет, однако Мажико не захотел отказать этой посетительнице, хотя она и нарушала распорядок дня гостиницы. Зевая, он проводил ее до двери номера люкс; лифт скрежетал и грозил вот-вот застрять. Мажико сочувствовал постояльцам с тонким слухом, опасался за сохранность их барабанных перепонок.
Джоконда осторожно шла по ковровой дорожке коридора. Едва ли она оценила по достоинству висевшие на стенах картины, приобретенные Бандейранте на распродаже в Сан-Паулу.
– А где спит Данило?
Накануне днем на вокзале Джоконда догадывалась, что Каэтана возит с собой какого-нибудь сильного мужчину, который управлялся бы с багажом и сходил за ее любовника.
– На втором этаже. Туда ему легче подняться по лестнице, когда он напивается, ведь наш лифт не всегда работает.
Назидательный тон Мажико раздражал Джоконду. В те редкие дни, когда он посещал ее заведение, он берег себя, как последний трус. Прежде чем лечь в постель, проверял свежесть и белизну простынь, если он пользовался ими первым, не хватало только, чтобы женщины содержали свои половые органы в такой же чистоте, в какой он блюл свой набалдашник.
У двери Джоконда вдруг испугалась: за долгие годы Каэтана не черкнула ей ни словца надежды. Джоконде стало тяжело дышать.
– Вам нехорошо? – спросил Мажико. Джоконда прислонилась к двери.
– В ту пятницу, когда Каэтана села на поезд, она забыла попрощаться с нами. Но мы всегда знали, что она вернется, поэтому в дождливые пятницы мы обнимали друг дружку, – пробормотала Джоконда, прежде чем постучать.
Балиньо был все еще в дорожном костюме, запыленном и запачканном куриным жиром во время ужина.
– Входите, Джоконда, – уверенно сказал он, жестом отпуская Мажико. – Хорошо, что вы пришли. Каэтана ждет вас уже часа четыре.
В гостиной Каэтана, вышедшая в ночной рубашке, заключила Джоконду в объятия, словно не хотела отпускать. Рише путался в ногах, а из груди актрисы вырывались печальные хриплые звуки.
Под мощными выпуклостями Каэтаны Джоконда слышала глубокое, неусталое дыхание, отработанное, видимо, по рекомендациям какого-нибудь журнала.
– Вот моя подруга, которую я окрестила в купели жизни, – взволнованно воскликнула Каэтана.
