Еда ей очень нравилась. Араминта становилась все более мускулистой, да и в рост пошла — что в ее возрасте было весьма удивительно. Порой она задавалась вопросом, что же случится, если придется снять амулет. Когда она начала отращивать бороду, этот вопрос приобрел еще большую насущность. Но поскольку Араминта не собиралась снимать амулет, она выбросила это из головы и выучилась бриться.
Но будущее тревожило ее совсем по другой причине. Если бы они поплыли прямо в Кингспорт, то могли бы поспеть туда раньше выкупа и ей удалось бы ускользнуть, пока пираты пропивают награбленное добро. Но Уидл хотел побить собственный рекорд в четырнадцать захваченных кораблей, поэтому вознамерился ходить по морю как можно дольше.
— Я уверен, — попыталась исправить положение дел Араминта, — что выкуп уже на месте. Если мы прямо сейчас не отправимся в Кингспорт, нас не станут ждать вечно: наверняка решат, что я мертв и оттого «Амфидрейк» не явился в указанное место.
Девушка вовсе не считала это возможным: еженощно она воображала себе целую ораву поджидающих ее в доках дуэний с нацеленным на нее Оком Гора. И с цепями.
— Я должен рискнуть, — отвечал Уидл, — и отсрочить расставание с вами.
Глаза его при этом глядели с опасной нежностью. Час от часу не легче! Араминта решительно не желала провести остаток своей жизни любовницей предводителя пиратов вне зависимости от того, насколько восхитительно мускулисты были его бедра. Хотя и приходила в уныние, представляя едва ли более заманчивую возможность провести остаток своих дней в обществе святых сестер Грааля.
На следующее утро она проснулась от вопля «Левиафан!» даже с несколько неуместным облегчением. Едва не наступая на пятки Уидлу, выскочила на палубу. Теперь-то ему точно придется повернуть и отправиться в порт, подумала она, не понимая того, что они в самом деле попались, пока не растянулась на палубе, споткнувшись о полупрозрачное щупальце морского чудовища.
Она вскочила на ноги и поспешила выглянуть за борт. Гигантское пульсирующее куполообразное тело левиафана находилось точно под кораблем и окутывало его со всех сторон, пылая по краям фосфоресцирующим синим цветом и тихо содрогаясь, словно желе. В прозрачном теле плавали несколько полупереваренных костей и остатки реберного остова кита. Вокруг корабля на уровне ватерлинии уже виднелась тусклая белесая пена: дерево разъедала кислота левиафана.
Матросы стреляли в прозрачное туловище, рубили жесткие эластичные щупальца, но все напрасно. Левиафан преспокойно забрасывал все новые конечности и кончиком щупальца ударил одного пирата, который выгнул спину, выронил из рук топор и разверз рот в безмолвном, леденящем душу крике. Быстрое как молния щупальце обвилось вокруг жертвы раз шесть, подняло над палубой, перенесло через борт и опустило вниз, в громаду левиафанова тела. Сквозь прозрачную зеленоватую тьму вверх смотрели глаза несчастного — живые, полные ужаса. Араминта видела, как они потихоньку меркли, когда его засасывало в желеобразную массу.
Она схватила меч и принялась рубить протянувшиеся по палубе щупальца, невольно шарахаясь от хлеставших по палубе все новых и новых тонких конечностей, грациозных, извивающихся. К счастью, щупальца только цеплялись за выступающие предметы и ограничивались этим, если, конечно, никто не касался блестящих розовых кончиков.
— Бросьте это, глупцы! — крикнул Уидл. — Ставьте паруса! Все за работу!
Он стоял у штурвала. Араминта, желая помочь, кинулась к парусам, и вскоре корабль уже плыл со скоростью девять узлов в направлении ветра, который гнал их обратно к Затопленным Землям. Для «Амфидрейка» такая скорость была жалкой, но прицепившийся снизу левиафан воистину был хуже целого полчища усоногих рачков. Казалось, движение судна не особо беспокоило морского гада, он выбрасывал все новые щупальца. Из-за бортов доносился едкий, ядовитый запах с привкусом дыма. Почти все моряки попрятались внизу, спасаясь от щупальцев. В одной руке Уидл сжимал штурвал, в другой — весло, которым отбивался от наползавших конечностей морской твари.
Араминта схватила подзорную трубу капитана и полезла на марсовую площадку, чтобы осмотреться: она отлично видела, где вода меняла цвет и начиналась прекрасная сине-зеленая гладь; участки морского пути казались широкими лентами более темного синего цвета, бегущими по Мелководному морю. Ветер дул умеренный, и куда бы она ни бросала взгляд, видела слегка пенистые гребни волн. Но вот вдалеке она заметила что-то белое: то ли риф, то ли отмель неглубоко под водой, — действующая как волнорез. За ней виднелась зеленая полоска. Может быть, остров.
Одно из щупальцев обвилось вокруг мачты, после того как девушка залезла наверх. Ядовитые отростки шевелились в надежде что-нибудь схватить. Вниз не слезть. Араминта попыталась подсказать Уидлу путь с помощью заклинания-шепота: зюйд-зюйд-вест. А потом мрачно вцепилась в марсовую площадку, поскольку капитан вел корабль прямо на мелководье.
От левиафана осталось лишь мерзкое, зловонное, студенистое месиво, мягко покачивающееся на бегущих по мелководью волнах, цепляющееся за скалы вместе с обломками «Амфидрейка». От корабля осталось не так уж много: квартердек, крыша каюты, да еще, к сожалению, сохранилась верхняя двенадцатифутовая часть грот-мачты с флагом, на котором красовался черный череп, весело реющий над ядовитой желеобразной жижей.
Обломок мачты с флагом уже пережил три ливневых шторма. Уцелевшие пираты мрачно взирали с берега на стяг и выдумывали все более и более отчаянные и невероятные способы, чтобы его сорвать, сжечь или же, на худой конец, объяснить наличие такого флага военно-морскому патрулю, который достаточно часто проходил в этих водах, охраняя морские пути. Если этого не сделать, то возможность спастись может запросто превратиться из желанной в нежелательную.
— Тогда они на скорую руку соорудят виселицу и перевешают нас одного за другим, — болезненно скривившись, изрек боцман мистер Рибб.
— Даже если и так, — вышла из себя Араминта, теряя терпение от их разговоров, — все же это получше, чем оказаться в чреве левиафана. К тому же можно сделать что-нибудь полезное, а не сидеть на бережку и стенать.
Последняя реплика предназначалась Уидлу, который, горестно повесив голову, устроился под пальмой. Вообще-то, он не имел ни малейшего желания затонуть вместе с кораблем, хотя в глубине души чувствовал, что именно это ему надлежало сделать. Тяжко было признать, что ценой неромантичного избавления от гибели он купил себе несколько недель жизни и бесславную смерть.
Араминте виселица не грозила, но она была не многим счастливее моряков, зная наверняка, что военно-морской флот доставит ее прямехонько в лоно семьи, а от такой охраны сбежать не удастся. Тем не менее девушка не собиралась питаться одними кокосовыми орехами, кидаться камнями в обезьян и день- деньской сетовать на свою горькую судьбу.
Островом стала древняя-предревняя горная вершина, густо поросшая растительностью; отвесные скалы вздымались прямо из океана. Там, где мелководье гасило силу волн, образовалась небольшая естественная гавань с узкой полосой белого песка, на котором расположились потерпевшие крушение. Перебравшись через крутые скалы, Араминта могла вдоволь любоваться прозрачной, словно стекло, водой, бегущими вдаль горными склонами, а кое-где ей даже удалось разглядеть побелевшие остовы упавших деревьев.
Во время охоты в джунглях они наткнулись на старинную дорогу: ровные блоки шероховатого камня кремового цвета вели вглубь острова; но ни один моряк не пожелал пойти по ним.
— Эта работа Затонувших, — дрожащими от неподдельного страха голосами заявили они, суеверно осеняя себя всевозможными оградительными знаками.
Они и ее одну не пустили отправиться по дороге.
Прошло три дня, закончился ливневый шторм, а черный флаг все так же спокойно реял над морем, и угроза болтаться на виселице все возрастала. Когда Араминта снова попыталась убедить их пойти на разведку по древнему пути, несколько человек согласились.
Дорога тянулась вверх по горному склону, мимо высеченных в скале небольших ниш, где сохранились покрытые мхом обломки изваяний. Древний путь вел круто вверх, и порой приходилось ползти даже на четвереньках, с трудом отыскивая точки опоры. Араминте не хотелось думать о том, как труден был путь три тысячи лет назад, до Потопа, когда тропа начиналась у подножия горы, а не у ее вершины. При виде каждой новой пещеры мужчины содрогались, но все же продолжали идти вверх. Ничего не происходило, разве
