огляделся по сторонам и обомлел. Оправдывались мои худшие ожидания. Обитатели стеклянного дома были помещены в клетки, которые стояли в два ряда, вытянувшись в очереди. Мои глаза стали круглыми от ужаса, когда я увидел, что очередь эта ведет к операционному столу. Только гигантская клетка с золотой табличкой «Макс» была пуста. Сынок все еще бродил где-то, не желая возвращаться домой.
У операционного стола стояли трое знакомых лыжников. Правда, за это время они успели переодеться в халаты и надеть хирургические перчатки, что было более привычно им. Однако они вовсе не собирались спасать жизнь живым существам, к чему призывала их профессия. Они явились сюда для того, чтобы уничтожить ставший ненужным биологический материал. Ветеринары усыпляли моих собратьев, чтобы навсегда отделаться от них.
Фабулус, добрый дух этого пропитанного злом дома, тоже стала жертвой его хозяев. Она не сидела в клетке. Возможно, ее не собирались усыплять, но она была обречена на еще более страшную участь. Фабулус должна была наблюдать, как на ее глазах убивают ее собратьев. Вся эта сцена напомнила мне рассказ самой Фабулус об азиатских лагерях смерти, где на глазах животных с их сородичей сдирали шкурки живьем. Красавица с пушистой, коричневой, как у соболя, шерсткой, плача, бегала от клетки к клетке, пытаясь утешить плененных собратьев. Как она будет жить дальше с ужасными воспоминаниями о таком злодеянии, в этом доме, среди настоящих монстров?
Если не замечать, какой ужас творится в стенах этого здания, то могло показаться, что здесь царит приятная атмосфера. Потолочные лампы излучали теплый свет, наполнявший уютом огромное помещение. За арочными окнами мелькали снежинки, сквозь их пелену проступали очертания жилых домов нашего утонувшего в сугробах квартала, а вдали виднелось неярко освещенное здание стеклянного дворца.
Иллюзия уюта и покоя создавалась также тем, что хозяин здания с непринужденным видом ужинал в некотором отдалении от импровизированной операционной. Максимилиан Хатчинкс устроился за мраморным письменным столом, перед ним стояла изящная фарфоровая тарелка с золотым ободком, из которой он ел салат. Должно быть, он не употреблял в пищу мясо, несмотря на то что завоевал весь мир мясными кормами, которые производила его фирма. На Максимилиане был длинный, до пят, красный бархатный халат, придававший ему домашний вид. Он был похож на безобидного старика. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, и седая грива волос. Передо мной сидел типичный добродушный дедушка, который в зимние вечера любит рассказывать внучатам рождественские сказки.
Однако холодные серо-голубые глаза Максимилиана свидетельствовали о его жестоком характере. Этот человек был лишен сострадания. Стоявшие на столе фигурки вольпертингеров окружали его, словно сказочные злые духи своего предводителя. Позади Максимилиана горел камин, согревая его спину.
Врачи тем временем уже успели все подготовить для уничтожения нежелательных свидетелей. Один из них наклонился и, открыв клетку, привычным движением вынул из нее перепуганного кота. Двое других подошли к операционному столу, включили лампы, открыли хромированный медицинский шкаф и достали поднос со шприцами и ампулами. Инструменты, с помощью которых можно было отправить на тот свет несколько десятков моих собратьев, были готовы!
Первой жертвой должен был стать бежево-коричневый абиссинец, с которым я познакомился во время посещения стеклянного дома. Он трепыхался и дергался в руках своего мучителя, издавая от смертельного страха жалобный вой. Мяуканье его товарищей, сидевших в клетках, стало громче. Они были охвачены ужасом, зная, что ждет их впереди. Их голоса наполнили все помещение. Казалось, жалобное мяуканье могло тронуть любое сердце, но только не сердца этих злодеев!
Я хотел отвернуться, чтобы не видеть ужасной трагедии. Но потом спросил самого себя: неужели ты явился сюда, чтобы трусливо отсиживаться в надежном укрытии и закрывать глаза на то зло, которое творится здесь? Нет и еще раз нет! Я скорее позволю сделать себе смертельную инъекцию, чем буду безучастно смотреть этот отвратительный спектакль.
Я выскочил из своего укрытия и бросился к врачу, который крепко держал за шкирку трепыхающегося абиссинца. Я был охвачен бессильной яростью, которая является плохой советчицей, но заставляет действовать незамедлительно. Впрочем, я знал, что делать. Прежде всего я хотел укусить врача в ногу, а потом прыгнуть и расцарапать ему лицо. Я издавал такие громкие угрожающие звуки, что трое врачей тут же заметили меня и обернулись в мою сторону. Не успел я оглянуться, как один из них схватил с полки духовое ружье. Стремительно вскинув его, он прицелился и выстрелил.
Я услышал жужжание и почувствовал, как стрела впилась мне в бедро правой задней лапы. Меня пронзила боль, я потерял равновесие и упал на паркет. Немного придя в себя, я изловчился и вытащил иглу.
Однако слишком поздно! Снотворное уже начало действовать. Доза была небольшой и не могла усыпить меня, но ее было достаточно, чтобы парализовать мои члены. К тому же я был сильно возбужден, и кровь быстро циркулировала по моему телу, разнося снотворное.
В следующий момент я почувствовал сильное головокружение. Перед глазами все плыло, в ушах стоял звон. Я предпринял слабую попытку встать, но мне это не удалось. Тело не слушалось меня. Снотворное превратило меня в беспомощного зрителя. Оставалось только лежать и смотреть, как врачи будут по очереди отправлять на тот свет моих собратьев. А потом возьмутся и за меня.
Я слышал, как вопли моих собратьев на время стихли, а затем возобновились с новой силой. Я видел, как Адриан, несмотря на безвыходную ситуацию, улыбнулся мне, а потом покачал головой, как Фабулус остановилась перед клеткой и бросила на меня печальный взгляд. Врачи, стоявшие за операционным столом, ухмылялись, и мне показалось, что я вижу их отражения в кривом зеркале, так искажены были их лица.
Их насмешила моя попытка напасть на них. Легко справившись со мной, они снова принялись за свое дело. Один из врачей вскрыл ампулу и набрал яд в шприц. Тот, который держал абиссинца, поместил его в специальный станок, и теперь мой собрат не мог пошевелиться. Его голова была повернута ко мне, и я видел его испуганный взгляд в тот момент, когда в его брюхо вошла игла шприца и из нее в его тело впрыснули смертоносный яд. После этого глаза его начали медленно мутнеть и стекленеть, жизнь покидала их. Тело перестало дрожать, веки опустились, из пасти вырвался глубокий вздох, и абиссинец умер.
В помещении стало тихо, мои собратья замерли, затаив дыхание. Фабулус сидела у ножки операционного стола, беззвучно рыдая. В гробовой тишине, установившейся в комнате, было слышно лишь звяканье столовых приборов о тарелку Максимилиана. У этого человека был отличный желудок! Врачи вынули покойного из станка и бросили его безжизненное тело на пустой операционный стол. Я знал, что скоро там возникнет целая гора трупов. В том полубессознательном состоянии, в котором я находился, все происходившее на моих глазах казалось мне фильмом ужасов. Но глубокая скорбь, которую я испытывал, возвращала меня к реальности, в тот мир, где текли настоящие слезы. Мои обреченные на смерть собратья больше не стенали вслух. Они молча беззвучно плакали.
Не теряя времени даром — возможно, убийцы были на сдельщине, — один из врачей склонился над второй клеткой. В ней сидел Адриан. Наступила его очередь! Этот хлыщ попытался оказать сопротивление, когда его бесцеремонно схватили и стали вынимать из клетки. Вместе с тем было заметно, что он с мужеством и достоинством принимает этот удар судьбы. По направленному на меня взгляду я понял, что теперь он соглашается со мной. Действительно, лучше наслаждаться жизнью, чем со страхом ждать ее скорого конца. Мы поняли друг друга без слов. Сделав над собой усилие, я кивнул ему, прощаясь. Заметив это, Адриан улыбнулся. А затем один из убийц положил его на операционный стол.
Руки в резиновых хирургических перчатках вскрыли новую ампулу и набрали в шприц новую порцию яда. При этом врачи переговаривались, обсуждая итоги какого-то баскетбольного матча. Какой цинизм! Рука со шприцем опустилась на покрытый рыжеватой волнистой шерстью живот Адриана, игла вошла в плоть и…
Внезапно раздался странный шум. Впрочем, нет, это был не просто шум, а скорее пение. Кто-то громко пел, и его голос резонировал. Однако могло быть и так, что это обман слуха. Ведь я находился в полуобморочном состоянии. У меня звенело в ушах. Вероятно, от пережитых ужасов я просто сошел с ума, и у меня начался бред. Голос был ирреальным, так, наверное, поют ангелы в небесном хоре. Причем звучала моя любимая песня.
