обратился с соответствующей просьбой в Рим. Он заявлял, что намерен послужить своим мечом вере и родине. За первым посланием Владислава в тот же день было отправлено второе. Оно касалось предстоящей Владиславу коронации. Редакция этого письма принадлежит самому королевичу. Однако в его словах ясно чувствуется влияние отцовских настроений. В главных чертах содержание этого документа сводилось к следующему.
«Предки мои, — пишет Владислав, — понимали, какую великую важность имело бы возвращение русских в лоно христианской республики и католической церкви. Но, по большей части, у них не было средств осуществить это дело. В настоящее время условия действительности слагаются более благоприятным образом для нас. Прежняя династия московских государей прекратилась. Все классы русского общества высказались за мое избрание. Правда, дело сильно затянулось; тем не менее значительное число московских людей и поныне сохраняют мне верность. Вот почему мы решили использовать столь удобный момент. При этом мы надеемся не только расширить границы Польши, но и раздвинуть область христианской республики и распространить католическую веру. Со своей стороны, я спешу выполнить предначертания Промысла и повинуюсь воле моего отца».
Однако, стоя на рубеже, за которым открывается столь блестящее будущее, королевич видит перед собой весьма серьезные затруднения. Как известно, русские всей душой преданы своим религиозным обычаям. Владислава ожидает коронование в Москве. По этому поводу его будущие поданные могут предъявить некоторые требования, с которыми необходимо заранее считаться. Принимая тон человека, прекрасно осведомленного о значении обрядов церкви и об отношении их к догматам веры, Владислав вполне определенно формулирует сущность своей просьбы. Прежде всего он высказывает категоричное желание, чтобы ему было предоставлено как угодно сообразоваться с обрядами греко-униатской церкви. Ведь короновать его будет, наверное, епископ-униат; в таком случае, королевич вкусит причастие под обоими видами. Впрочем, допуская, что обряд коронования может совершить, по требованию русских, какой-нибудь православный иерарх, Владислав в этом случае просит папу о разрешении пойти на уступки. Так или иначе, он обращается к нему за советом и указанием.
Письмо Владислава поднимало национальные и религиозные вопросы чрезвычайной важности. Обращение к обрядовым формам греко-униатской церкви могло знаменовать собой новую эру в истории отношений латинского Запада с православным Востоком. При таких условиях между главой римской церкви и великой Русской державой сразу устанавливалось вполне определенное общение. Конечно, как та, так и другая сторона должны были бы сойтись на одних и тех же формах культа; такое богослужебное единство, конечно, могло бы облегчить и дело догматического примирения. Подобный компромисс был вполне в духе Флорентийского собора, решения которого подготовлялись уже в Бресте. Однако, по-видимому, в Риме не поняли, какие широкие перспективы открывались при такой постановке вопроса. То, о чем просил Владислав, принято было за казус чисто вероисповедного свойства, который приходится рассматривать исключительно с богословской точки зрения. Впрочем, Павел V решил сам заняться этим делом. По его распоряжению, были собраны требуемые справки, после чего вопрос был передан на заключение св. Инквизиции. Это было в июле 1617 года. Членам высокого судилища было предложено высказаться по трем пунктам. Во-первых, может ли Владислав согласиться на коронование при участии православного иерарха, принимая во внимание благо всего христианского мира? Во-вторых, дозволительно ли разрешить ему причащение под обоими видами? В-третьих, наконец, допустимо ли, чтобы, в крайнем случае, королевич выполнил и все другие обряды восточной церкви?
Вопросы, поставленные таким образом, не заключали в себе, собственно говоря, ничего нового или неожиданного. Для того чтобы решить их, нужно было только справиться, какие резолюции были еще так недавно приняты в аналогичных делах Сигизмунда III или Названого Дмитрия. Несомненно, отвечая папе, инквизиционный трибунал руководился этими данными; впрочем, он подкреплял их ссылками на постановления церковных соборов — Лаодикийского, Карфагенского и Латеранского. Выходило так, что вся позднейшая практика слагалась в соответствии с этими каноническими традициями. В том же смысле высказывались и знаменитые авторитеты богословской науки; наконец, те же истины были запечатлены кровью мучеников… Во всяком случае, вопросы Владислава могли служить темами целых трактатов. И надо отдать справедливость Инквизиции. Она позаботилась о возможно более солидном документальном обосновании своих выводов, хотя по всем трем пунктам ее заключения были непримиримо отрицательного свойства. Впрочем, члены трибунала кое-что оставили и без ответа. Как мы видели, Владислав исходил из двоякого предположения: с этим, однако, совершенно не считались его судьи. Они все время имели в виду, что иерарх, совершающий коронование, будет православным, между тем как королевич допускал в этом случае и участие греко-униатского епископа.
Ответ самого папы был гораздо полнее и уже не оставлял ничего недоговоренного. Конечно, с первых же слов Павел V в самой категоричной форме поддерживал резолюцию инквизиторов, касавшуюся того случая, когда обряд коронования будет совершать православный иерарх. При таких обстоятельствах, заявлял папа, мы воздерживаемся давать какие бы то ни было разрешения или санкции. Другое дело, если венчать Владислава на царство будет греко-униат. Его участие папа признавал весьма желательным, причем допускал, чтобы Владислав причастился под обоими видами. Так или иначе, подобное разрешение Рим давал всего-навсего на один раз, да и то скрепя сердце. Папа и не думал скрывать своих желаний. Разумеется, все его симпатии были на стороне католического ритуала; если бы это было возможно, папа предпочел бы, чтобы помазание Владислава на царство было совершено католиком; пусть королевич примет святое причастие по правилам западной церкви и, вообще, не будет допущено никаких отступлений от начал римско-католического обряда. Имея в виду такой исход, Павел V заранее указывал и лицо, которое должно будет совершить коронование в Кремле: это был епископ житомирский Андрей Липский, которому папа предоставлял все необходимые полномочия. По-видимому, римский первосвященник не находил ничего невероятного в том, что на московский трон сядет католик, который будет царствовать над православной страной. Напротив, папе казалось, что осуществить все это не так трудно: стоит только как следует взяться за дело. Однако, как и римские инквизиторы, Павел V не выходил за пределы данного вопроса. То, о чем ходатайствовал Владислав, представлялось ему казусом совершенно частного свойства, не имеющим никакой связи с общими задачами будущего соединения церквей. Таким образом, в самом существенном пункте польский королевич сталкивался с теми же неодолимыми преградами, перед которыми пришлось остановиться и Лжедмитрию I.
Пока в Риме рассуждали о богословских вопросах, Владислав уже выступил в поход. Папа не пожелал прямо и непосредственно ответить королевичу на его вопросы. Он ограничился извещением, что заключения курии будут сообщены Владиславу через нунция. При этом были пущены в ход все средства, чтобы дать понять молодому завоевателю невозможность дальнейших уступок. Особенно старались внушить Владиславу мысль о неуместности излишней настойчивости с его стороны. Краковскому нунцию Франческо Диоталлеви, епископу Сант-Анджело, было предписано никому не показывать текста папской депеши. Пусть он составит извлечение из нее и передаст его Владиславу — на отдельном листе и даже без подписи. Конечно, нашлись посредники-добровольцы, которые охотно взялись пояснить королевичу, каковы границы и сущность сделанных Римом уступок. Таким образом, все обошлось как нельзя лучше. В это время Владислав находился в Вязьме. Первые шаги его на военном поприще оказались довольно удачными: королевич был преисполнен самых радужных, хотя и несколько преждевременных надежд. При таком настроении все представлялось ему в розовом свете. Так же отнесся он и к решениям, сообщенным ему от лица папы.[39]
Впрочем, Владиславу так и не пришлось воспользоваться уступками, которые сделал для него Ватикан. Несмотря на помощь казаков, вооруженные силы королевича были слишком незначительны. В денежных средствах он также ощущал недостаток. При таких условиях, естественно, ему не удалось овладеть Москвой. Наступательные действия его встретили могучий отпор. В конце концов, Владиславу пришлось начать с русскими переговоры. 1 декабря 1618 года, по старому стилю, в Деулине был заключен мир на четырнадцать лет. Условия его были более выгодны для поляков, чем они сами могли рассчитывать. За Польшей остались столь важные укрепленные пункты, как Смоленск, Новгород-Северский, Чернигов и др. Очевидно, русские были слишком истощены для того, чтобы вести дальнейшую борьбу. Зато со своей стороны они добились освобождения Филарета Романова и получили обратно несколько захваченных поляками крепостей. Честь обеих сторон была соблюдена. Однако историческая тяжба двух славянских народностей далеко еще не была окончена.
