молчать…
И вот они седенькие, в стёганых халатах и шерстяных носках, сидят на веранде этого домика и смотрят в палисадник с шиповником. Рука с открытой книгой падает на плед. В горле у него дырочка, в которую вставлен отводник слюны – рак горла. И всё, что он может ей сказать, – «пожалуйста… огурец».
Потом просьбы становятся короче, потому что говорить умирающему всё труднее, просто – «огурец», «ноги» (ноги пледом укрыть) «утка». Потом он умирает, не сказав ей, как и собирался, ни слова, и она с ничего не выражающим лицом долго смотрит вдаль, и во взгляде этом, кроме финальных титров, можно прочесть разве что беспримерное, как у приговорённых к расстрелу, терпение.
– Господи, – Чехардынцев взметнулся, – Господи, осталось ли ещё хоть немного людей, которых я…
– Обожди, – говорнул Лепестков и посмотрел в окно.
Смеркалось. Суслики шуршали в стогу.
– Мужчины, – всхлипывала нестарая ещё официантка, – мужчины! Я так вами наслаждаюсь, мужчины! Вы такие сильные, мужественные… у вас сердца такие… фигуры – очень стройные!
Сама того не заметив, она села на колени к Лепесткову и начала гладить Чехардынцева по небритой щеке.
– Вы такие полезные существа в мире – без вас бы ничего не крутилось, у вас такие зарплаты… вы так много работаете! ВАМ НАДО МЕНЬШЕ РАБОТАТЬ! Зачем мне котиковое пальто – очень даже обойдусь стареньким, маминым… это ж моё любимое… Ну хоть водки-то попейте, мужчины!
Чехардынцев с Лепестковым мудро слушали похвалу.
– Ой, что же я сижу, бестолочь!.. Закусочки нужно ж вам… сейчас я салатиков… да мясца… да рыбки…
Аппетитно вертя нестарой ещё, но уже достаточно увесистой попой, официантка убежала в направлении кухни.
– Ты как? – спросил Лепестков Чехардынцева, пригласительно поднимая брови.
За окнами вагона-ресторана стонала земля.
О феномене настоящего мужского собутыльничества
Комнатные собачки любят подбирать во дворе нечистоты. Говорят, это у них инстинкт. Даже самая маленькая комнатная собачка когда-то давным-давно, когда собакам раздавали инстинкты, была безжалостным упругим степным охотником. От неё пахло смертью. Поэтому она и вываливалась в чужом дерьме – чтобы не пахнуть собой, чтобы усыпить бдительность потенциальной жертвы.
Нынешние комнатные мужчины на охоту не ходят. Максимум – это завалить конкурента по факсу. Но когда мужчинам раздавали инстинкты, им досталось охотничье чувство локтя. Чтобы донесли добытого кабана до пещеры и не перегрызлись в пути. Спетые ими у костра песни (про то, как велик и страшен был покойник-кабан, но мы с Колченогим Орлом не растерялись) были более высокой наградой, чем возможность немедленно поделить и слопать добычу. Сытенькие старики и младенцы благодарно копошились в ногах героев. Пещерные девы струили на них лучи обожания сквозь первобытные бинокли своих очей. Слава и гордость, а не кабан, были им наградой за подвиг.
Превращаясь из биологических мужчин в Мужчин Настоящих, они начинали охотиться не за мясом, а за славой и доблестью (и обожанием дев) в чистом виде. Верхом эволюции Настоящих Мужчин был греческий мужчина Ахилл. Он, если помните, так и говорил: «Мне эти ваши геополитические расклады до лампочки – могу колоть, могу не колоть. Я сюда за другим пришёл – за славой и доблестью».
Потом, когда война и охота оказались заменены мудрой многоступенчатой Системой Распределения, инстинкты Настоящих Мужчин вовсе осиротели. Мудрая многоступенчатая Система признаёт лишь чистый спирт эффективности, а душа просит романтизма – закуски. Но разве споёшь у костра о том, как уходил от налогов или обтачивал болванку восемь на восемнадцать?
Настоящие Мужчины не тоскуют без настоящих дел – нет, обтачивание очередной схемы уклонения от налогов в качестве настоящего дела их устраивает. Но им не хватает того сладостного чувства самодовольства, которое рождается в атмосфере крепкой мужской дружбы и обоюдного самонакручивания: «Нет, ну ты видел, как я такой сзади зашёл – и хрясь, хрясь его!..»
А какая может быть, к репьям, дружба при Распределении Труда и культе Индивидуального Успеха?..
А такая. Как добывали в два часа ночи бутылку, как не хватило и пошли за второй, как в обнимку спали в канаве, как сбивали со следа милицейский «уазик» и томились в медвытрезвителе… Романтизм! Закуска!
Приобретение и употребление спиртных напитков стало предметом героического фольклора Настоящих Мужчин. Собутыльничество – аналог племенного Тайного мужского союза.
Следует отделять феномен собутыльничества от феномена пьянства. Пьянствуют с горя, для вдохновения или по физиологической необходимости, а собутыльничают ради взаимной стимуляции суррогатного само– и взаимоуважения. Собутыльничество – это фантомная боль на месте удалённой биологической функции. Зачем я это написал, не помню. А, ну да, чтоб не забыть.
Смысл жизни и Татьяна Толстая
Я всегда уважал нерусского писателя Джона Уиндема.
Он написал роман «День трифидов» – про то, как цивилизации не стало, когда все ослепли, и как сразу сделалось хорошо. Всюду тишина, покой и порядок. Алтуфьевское шоссе заносит жёлтой листвой, на Бутырке из изящных трещинок в асфальте проклюнулись рыжики, витрины на Тверской помутнели (ни одна сволочь с ведром ядовитого яда больше не моет их), из автомобилей растут деревья, а я могу ходить и всё это трогать. Но не мародёрствовать! Ни-ни! Просто рассматривать. Свобода! Нет проклятого Капитала! Нет Глобализации! НЕТ СУДЕЙСКОМУ ПРОИЗВОЛУ НА ОЛИМПИЙСКОМ ТУРНИРЕ ПО СПОРТИВНОЙ ГИМНАСТИКЕ!!!
Тишина, гармония, уточки, грибочки, запахи пушистого мха и нежных васильковых фиалок. И колхоз. Все люди (кто выжил) трудятся на лоне природы, напевая себе под нос и улыбаясь вечерней зорьке, радуясь соловушке, что прилетел полюбоваться, как ты окучиваешь гряды картошки, и ласковый ветерок целует твоё зарумянившееся от работы тело. До первых комаров, а потом можно рубаху надеть. Рубаха тонкая, истёртая, кое-где от ветхости и для прохлады удобно прорванная. Не чистая, конечно. Ты же её долго после последней стирки носил. Или, там, ягоды собирать, малины, ай люли! ай люли! В строй, молодки-девки, с песней наяривай! В общем, хорошо.
А главное – ВСЁ СНАЧАЛА. Никакой революции не надо, никакого душегубства не надо, никаких социальных экспериментов не надо, весь этот поганый выбор сделали за тебя – ты только знай хватай в охапку свои 12 топоров и бегом строить: сарай из пальмовых листьев, укрывище от дождя, загородку для свиноматки, коммунизм, НОВУЮ СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ. Где всё по-руссоистки, всё полезно, здорово, с витаминами, и Каин не убил Авеля, потому что Авеля там, на этом необитаемом острове, просто нет.
Как я об этом мечтал!!! Сколько себя помню – всегда мечтал оказаться на острове с некоторым запасом ножей, пил и топоров. И верёвок – а то скучно будет сучить веревку. Лишь одна мысль омрачала мою мечту – брать ли с собой кого из друзей. С одной стороны, я понимал, что никто из них моей мечты не достоин, а с другой – опыт учит, что нести бревно вдвоём веселее. Но… как представишь себе… Нет, нет, нет!
Хорошо, что они ослепли.
Ну вот, так и уважал нерусского этого. А тут выкачал из Интернета ещё один какой-то его роман («Отклонение от нормы», у Мошкова на либ-ру лежит), начал в метро читать. Сначала – ой как хорошо! Немного, правда, неприятно, что списан этот роман с нашего талантливого произведения писательницы Татьяны Толстой «Кысь», ну да так ей и надо. Писательница Татьяна Толстая совсем не любит и не уважает меня.
Ну вот, а гадина эта американская списала всё у нашей Татьяны, и получилось, типа, сюжет такой. Когда-то давно (по сравнению, чем с тогда) людишек постигла КАРА, и они теперь живут на островках «хорошей» (то есть нерадиоактивной) земли, отчаянно борясь с посткатастрофическими мутациями, против которых у них сочинена целая религия. Типа, если рождается телёнок о трёх головах или репа с двумями хвостами, надо их сжечь, а если рождается ребёнок с шестью пальцами на ногах – убить и сделать вид, будто никогда не рождался. За этим следят специальные пацаны. При этом весь антураж, то есть радостный сельскохозяйский труд на почве хозяйства, списан не с моих мечт о необитаемом острове, а с американской
