Почему живу так бессмысленно? Отчего так невыносимо, так ощутимо тяжело жить? Слово «стресс» похоже на «пресс», хотя на самом деле это паровой молот. С утра встал – всё нормально. Но любой реплики, любого телефонного звонка хватает, чтобы впасть в многочасовое оцепенение. А с утра нормально… И так уже много месяцев. Мысли плавают в голове, как варёные рыбы. Абортированные ошмётки статей догнивают в компьютере. Не могу отвечать на звонки, не могу встречаться с друзьями. Оцепенение. Я не хочу, чтобы меня призывали к порядку и напоминали, что я мужчина. Не хочу на кушетку психоаналитика. Я просто хочу, чтобы меня утешили, извините.
В отсутствие национально ориентированной политики, то есть в отсутствие власти, обращенной лицом к народу, мы, конечно, и сами справляемся. Появляются русские протестанты-прагматики (Константин Крылов, Егор Холмогоров), призывающие вести войну за национальное возрождение всеми доступными средствами, включая предательские и подлые. Они хотят видеть русский народ этаким дебелым швейцарцем – рациональным, расчетливым, блюдущим свою выгоду, эмоционально благополучным, «позитивным», зажиточным… Фигли держаться за православные пережитки, раз Ковчег Спасения уже затонул?.. Кротость, терпение и спокойное осознание своей обречённости – то, на чем пять веков держался православный мир, они склонны считать гнилостными пятнами русофобии, вирусом бледной немочи, который привили русскому человеку враги.
Про Крылова рассказывают: сидел однажды с приятелем в узбекском кафе. Зашёл грязный вонючий бомж, стал клянчить мелочь. Официант погнал его. Приятель говорит: «Смотри, Костя, узбеки русских людей обижают…» Крылов пожевал губами: «В данном случае я их понимаю». Может, и не так было, не знаю. Рассказывали.
А вот что пишет ещё один идеолог русского национального возрождения Александр Ципко: «Когда-то, лет пять назад, один из реальных лидеров нашего патриотического движения на мои жалобы о вымирании русской нации жёстко сказал: “Чем раньше бомжи и пьяницы уйдут на тот свет, тем будет лучше. Надо брать не количеством, а здоровьем”. Мне тогда показалось, что это жестоко, по-сталински. Но теперь выяснилось, для меня выяснилось, что в этом жестоком отношении к приговорённым есть народная правда…»
А может так случиться (это я уже под нос себе бормочу), что именно бомжи и пьяницы и есть последние русские? Мы ведь не случайно такие – нас ведь умирать тут оставили. Православие – не форпост истинной веры и не оплот даже, а скорее отряд прикрытия. Остальные (кто остальные? ну пускай предки) уплыли за океан, а нам тут умереть суждено, чтобы эти не догнали, не потопили тех, наших.
Мы все берсерки, смертники. Но вот появляются «идеологи возрождения». Говорят: а что это мы тут водку и мухоморы жрём и тело у нас бычьей кровью намазано? Давайте-ка посеем ленок, редиску, квас зарядим… В общем, давайте спасаться. То есть – тьфу!.. Давайте реализовывать программу национального возрождения.
Тут надо понять, что они ведь не струсили. У них просто не хватило терпения. Нервы сдали не перед угрозой надвигающегося врага, а перед лицом вечности. Сидение в крепости на краю пустыни пугает сильнее, чем схватка. Сражаться не страшно. Куда страшнее ждать, пока ЭТО появится. Недаром пресловутый «русский национализм» не мыслит себя без врага – будь то демократы, евреи, мигранты или олигархи. Тот или иной мобилизующий националистов «враг» должен быть постоянно. Так в эсхатологических сектах раз за разом переназначают дату очередного Конца Света. Без срока ожидание становится нестерпимым.
Выбирая себе карикатурных посюсторонних «врагов», националисты стараются забыть, что та битва, ради которой существует русский народ, будет последней, а значит, в ней нельзя победить. Если врага назначить игрушечного, то и битва будет игрушечной, а игрушечную битву можно понарошку и выиграть. Таким образом, национализм – это игра в русскость. Националисты – русские Кен и Барби. В потухших глазах измученного жизнью старика куда больше «мысли народной», чем в их поблескивающих оптимизмом и энтузиазмом очочках.
Есть такой роман итальянского писателя Дино Буцатти. На краю огромной пустыни – крепость. В ней стоит гарнизон – солдаты и офицеры. Скучают, хотят в Рим, там женщины, вино, карьера. А тут – триста лет даже врага не было. Говорят, когда-то он был – страшный, кровавый. В память о том и стоит крепость. Сменяются караулы, поколение за поколением вглядывается в красную мглу. Их это меняет. Они уже не такие, как мы. Они ждут.
А мы – нет. Чаще спешим куда-то.
А если Враг всё же придёт?
Нет, не так. Скажем проще: что, если мы все умрём? Ну вот очередной учёный доказывает, что Солнце через четыре года взорвётся. Нет, я понимаю, но всё-таки? До взрыва один день. Что вам нужно будет успеть?
На всякий случай не забудьте составить список.
Человеку не свойственно задумываться о смерти. Свою личную, персональную смерть представить трудно. Гораздо проще вообразить конец остального мира – в результате ядерной войны, пандемии, катастрофы. Ну вот и давайте задумаемся, а как бы мы жили, если бы учёные всего мира в один голос подтвердили, что Солнце и впрямь взорвётся? Погрузились бы в хаос?.. Не думаю.
Вы вдруг узнали, что ваш знакомый скоро умрёт, причём он сам об этом не знает. Займёте ли вы у него денег? Захотите ли успеть высказать ему всё, что нём думаете? Или в вашем сердце проснётся жалость?
Мне кажется, это полезный практикум: глядя на человека, представлять, что знаете о его смертельной болезни. Он хихикает, щебечет, нудит, действует вам на нервы и не подозревает, что дни уже сочтены.
А теперь представьте, что только вы знаете о неотвратимой вселенской Катастрофе, только вы. Предупреждать? Зачем, о чём? Вы просто знаете. Просто смотрите на этих людей с прощальной грустью и нежностью. Бедные… Суетятся, завидуют, бранятся до хрипоты, хотят поесть повкуснее, обсуждают квартирный и национальный вопрос… Может быть, прощаясь с миром, вы будете собирать в ладошку с земли камешки. Но не для того же, чтобы строить убежище?
Конец света
Как это случится? Тихо и незаметно. Все решат, что произошла авария. Обычная авария – вон их сколько в последнее время было. Вечером отключится электричество. Ночью из крана перестанет литься вода. А утром мы уже не прочитаем в Интернете об этом.
Чтобы добиться успеха в жизни, нужно отчётливо представлять себе, какой эта жизнь станет лет этак через пятнадцать. Переводить доллары в евро, вкладывать их в недвижимость и учить языки – всё это замечательно. Но что делать с деньгами, если рухнет мировая финансовая система? С кем говорить по-английски, если не станет аэропортов, скайпа и телефона? И кому понадобится элитное жилье без электричества и водопровода – в городе, битком набитом бандами мародеров?
Одна из репетиций конца света состоялась в марте 2001 года в Стокгольме. Свет закончился из-за пожара в туннеле, несущем электрокабель. Во мрак погрузились десятки тысяч квартир и офисов. В первые же часы перестали работать водопровод и проводная телефонная сеть. Затем, не выдержав увеличившейся нагрузки, отрубилась сеть сотовой связи. Благополучные и законопослушные шведы моментально преобразились: только в фешенебельном центральном районе Стокгольма было зарегистрировано сорок восемь ограблений магазинов и офисов.
Так что если в одно прекрасное утро вы обнаружите, что «сеть перегружена», кондиционер не кондиционирует, а свет не светит, – проверьте, не забыли ли вы зарядить ружьё, прежде чем начнёте спускаться пешком со своего двадцатого этажа. Тут ведь не Стокгольм – тут люди живут. А если у вас нет не только ружья, но даже топора и стратегического запаса свечей – пусть ил Нового Орлеана стучит в ваше сердце.
В 1968 году крупный итальянский бизнесмен Аурелио Печчеи собрал несколько десятков очень авторитетных на Западе людей и назвал это собрание Римским клубом. Финансируемая ими группа специалистов под руководством профессора Массачусетского технологического университета Джея Форрестера больше трёх лет проводила комплексные исследования тенденций мирового развития по следующим направлениям: 1) минеральные ресурсы; 2) сельскохозяйственное производство; 3) промышленное производство; 4) окружающая среда; 5) народонаселение.
Результатом исследований стала вышедшая осенью 1972 года книга «Пределы роста» – первый доклад
