Но когда-то Альдо Моранте был известным радикалом. Без его участия не обходился ни один митинг. Он произносил пламенные речи в мегафон, писал памфлеты, призывал народ к борьбе. Их матери были подругами. В детстве Флавия и Альдо дружили, хотя он был на десять лет старше. Теплые отношения сохранились и по сей день. В свое время его не смутило даже то, что она начала работать в полиции. Флавия имела возможность наблюдать за происходившими с ним метаморфозами. Вначале мальчик-певчий, потом пламенный революционер, затем католический священник. Получил приход. Работа показалась ему скучной, и он перешел в Ватикан, где сделал головокружительную карьеру. Теперь Альдо занимал должность помощника министра иностранных дел.
Он вел ее по коридорам в свой кабинет, демонстративно обняв за талию. Флавия не удивлялась. Ее друг был большой любитель покрасоваться.
— Что тебе нужно? — быстро спросил он, плотно прикрыв дверь. Актерство закончилось. Теперь это был сосредоточенный деловой человек, не желающий терять время на пустую болтовню.
— Помощь, — ответила она ему в тон. — Срочная.
— Давай. Выкладывай.
И она выложила. Все, от похищения картины до сотрудников службы внутренней безопасности, дежуривших у ее дома.
— Если я правильно тебя понял, — произнес Альдо, когда она закончила, — ты подозреваешь Этторе Доссони в двурушничестве, потому что он попытался опорочить эту женщину, которая тебе понравилась. К тому же она раньше тебя заметила, что ты ждешь ребенка.
— Верно, — промолвила Флавия, — но лишь частично. В полиции нет на него досье, он утверждает, будто разговаривал по телефону с Саббатини, но об этом тоже не известно.
Альдо улыбнулся:
— Флавия, я тебя поздравляю. Не сомневаюсь, ты станешь очень хорошей матерью. Пусть за первенцем последует по меньшей мере еще пяток. Крестить их всех буду только я. А насчет Доссони… да, помню. От него всегда чем-то пахло.
— И до сих пор пахнет.
— Тут дело не в личной гигиене. Тогда это было модно. Дезодоранты считались атрибутом капитализма. Я говорю о том, что в Доссони всегда чувствовалось что-то противное. Это замечали многие.
— В каком смысле?
— Понимаешь, дорогая, я священник и просто так, без всяких оснований, дурно думать о людях не могу. Придется просмотреть материалы.
— Какие?
— Дитя мое, ты в Ватикане. Мы знаем все. Наша разведывательная служба никогда не уступала итальянской. Мы до сих пор обмениваемся информацией с соответствующими государственными органами и сравниваем с тем, что получили из своих источников.
— И у тебя есть доступ к таким материалам?
— Конечно. Пока я — сеньор, но в следующем году стану монсеньором.
— Поздравляю.
— Спасибо. Буду носить красивую малиновую шапочку. Мне очень идет этот цвет. Что касается материалов, то показать их тебе я не могу. Они секретные. Закон есть закон. Но я с ними ознакомлюсь и постараюсь ответить на вопросы. А ты пока можешь посмотреть наши картины.
— Я их уже видела, — улыбнулась Флавия. — Много раз.
Альдо взмахнул рукой:
— Я имел в виду не музей Ватикана, а специальное хранилище, куда публику не допускают.
Он провел ее по коридорам в заднюю часть дворца и открыл дверь:
— Заходи. Я потом тебя заберу.
«А ведь Альдо может стать кардиналом, — подумала Флавия, глядя ему вслед. — Впрочем, зачем себя ограничивать? Он прекрасно будет выглядеть в белом».
Начав ходить по залам, она забыла обо всем. Два часа пролетели, как мгновение. По сравнению с этим собранием музей Ватикана выглядел второразрядным. Флавии хотелось, чтобы сейчас здесь находился Аргайл. Он наверняка молчал бы несколько дней, переполненный впечатлениями, а затем разразился пространными комментариями.
Особенно важно, чтобы Аргайл увидел «Успение Девы Марии». Флавия не так хорошо разбиралась в живописи, как он — нельзя даже сравнивать, — но эту картину знала. Вернее, лицо Девы Марии. Оно было тем же, что и на картине, висевшей у Боттандо над камином. То же одеяние, тот же размер панели. Спутать невозможно. Очевидно, картины составляли части триптиха, изображающего жизнь Богоматери. У этой — приличная рама. Сохранились даже железные петли, связывающие ее с большей центральной панелью. Но кто автор? Надпись отсутствовала. Жаль. Теперь Флавия поняла азарт Аргайла.
— Наслаждаешься? — раздался сзади голос Альдо. — Я не сомневался, что тебе понравится.
— Что это за картина? — спросила она. Он пожал плечами:
— Понятия не имею. Не моя компетенция. Я занимаюсь иностранными делами.
— А кто знает? Как она тут появилась?
Альдо улыбнулся:
— Здесь собраны картины, полученные… не совсем законно. Вот почему их не показывают публике.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что не надо задавать вопросов, — резко ответил он. — Посмотрела, и довольно. — Он обнял Флавию за плечи. — Пошли займемся делом.
Они вернулись в кабинет.
— Твой Доссони, — сообщил Альдо, — был полицейским информатором. Классический провокатор.
— Неужели?
— Да. Лицемерный двурушник. Думаю, он до сих пор на службе.
— А Ди Ланна? Там есть какой-нибудь материал?
— Обширный. Большую часть ты знаешь. Из нового лишь то, что вначале он вкладывал деньги в христианских демократов, чтобы вытащить Болонью из-под влияния коммунистов. Очень многое связывает его и с нашим дорогим премьер-министром. Тот должен быть ему бесконечно благодарен.
— А насчет того следователя и дела об убийстве Марии Ди Ланны?
— Почти ничего. Только газетные вырезки.
— Что-нибудь еще?
— Все. Ты разочарована?
— Конечно, я рассчитывала на большее, но и этого достаточно. Спасибо.
— Рад был помочь.
«Куда ты запропастился, Джонатан Аргайл?» — думала Флавия, стоя в переполненном автобусе. Исчез, когда очень нужен. Сейчас бы выслушал, дал советы. Некоторые бесполезные, кое-какие дельные, однако всегда помогающие привести в порядок мысли в голове. Стимулировал ее логическое мышление только он да Боттандо.
Дома телефон по-прежнему не отвечал. Флавия позвонила генералу, но и того след простыл. В общем, эти двое, единственные, на кого она могла положиться, ее покинули. Да еще в столь ответственный момент. Флавия решила выместить злость на сидящем перед ней прыщавом юнце.
— Тебя не учили, что нужно уступать место беременным женщинам? — внезапно рявкнула она.
Он поднялся, весь красный, и начал быстро пробираться вперед, бормоча что-то под нос.
— Спасибо, молодой человек, — сказала Флавия и села. Хорошо, что в Италии пока сохранилось уважение к матерям.
Флавия сбросила туфлю и пошевелила пальцами. Итак, Доссони. Левый радикал, полицейский информатор и журналист. Скорее всего Маурицио Саббатини ничего не знал, иначе не связался бы с ним.
Но Альдо намекнул, что многие это подозревали. Нет, Саббатини не был настолько глуп, чтобы довериться провокатору. Следовательно, о краже картины Доссони узнал не от него. От кого же? От директора музея? Маловероятно. Оставалось лишь одно место, откуда он мог получить информацию.
Автобус подъезжал к ее остановке, и Флавия с ужасом обнаружила, что туфля не налезает. Она
