улыбнулась.
— И в остальном тоже хорошо… я бы сказала, что замечательно… А теперь смотри.
На столе появилось серебряное блюдо, на котором мадам Алоизия, макая мизинец в кровь, медленно выводила знаки Нижнего языка. Леди Фэйр хотела отвести взгляд, но не смогла.
Смотри.
Куда?
Туда. Разве не видишь, как кровь расползается, заливая царапины на серебре? Как проступает исподволь узор? Не цветы, не звери, но куклы, распятые на деревянных крестах. Танцуют. Неподвижны, а танцуют… Леди Фэйр хотела засмеяться, до того нелепым был танец серебряных куколок, но не смогла.
— Смотри, смотри… — голос мадам Алоизии лишил остатков воли. А вместо блюда на столе появилось черное озеро, в воде которого отражалось смутно знакомое лицо. Это ведь та рыжая, убитая в доме. Но как она? И почему? И…
— Смотри!
Девушка еще жива. Лежит. Где? Шкура. Камин. Отблески огня на белой коже. Тени на стене. Одна тень. Приближается, накидывает удавку… нет, перчатку. И нахалка берет подарок, прикладывает к руке. Смеется. Вот дрянь!
От злости леди Фэйр почти очнулась.
— Зверь рядом. Ходит-бродит. Ждет. Не она ему нужна, а ты… смотри.
Поверх черного озера, которое снова становилось блюдом, легли карты. Хрупкая дама в белом греческом наряде. Рыцарь в железе. Шут. И зверь.
— Видишь? Я показывала тебе прошлое, чтобы ты верила. А теперь показываю будущее. Но если веры в тебе не достаточно, то уходи.
— Нет, — сказала леди Джорджианна, прикладывая руки к вискам. Все-таки в комнате было душновато.
— Хорошо. Ты сильная. Ты умная. У тебя есть шанс, но…
— Но?
— Но ты должна понять, что… твой супруг, он слаб, — молочного оттенка когти пробили карту с шутом. — И лжив. И он хочет твоей смерти.
— Джордж?
— Да. В его сердце не осталось былой любви, зато появилась новая. Нет, не та, о которой ты думаешь. Та мертва и убита потому, что пахла тобой. Твои перчатки, твои духи, твой дом… Зверь ударил, но промахнулся. Теперь берегись, второй ошибки не будет.
Джорджи… как же он мог! Он ведь клялся в любви, обещал… что толку в мужских обещаниях?
— Не надо слез, дорогая, — мягко сказала мадам Алоизия. — В этом мире полно разочарований, но открытий не меньше. Там, где есть враги, найдутся и друзья.
Слабое утешение.
— Женщина. Девушка. Молодая, — карта легла поверх другой, и ухмыляющегося шута затмила юная красавица. — Хорошего рода. Красивая… ее ждут испытания… потери… страх… сила…
Кто же это может быть?
— Птица… вижу птицу рядом. Над нею? С нею? Не знаю. Простите, все плывет… ее ищите… найдете и тогда будете спасены. Обе. Карл! Карл, проклятый урод, иди сюда!
Мадам Алоизия вдруг закатила глаза, вытянула руки, словно желая схватить гостью, и зарычала. Искаженное внезапным гневом, ее лицо было ужасно. Не на нее — в расколотое зеркало смотрела леди Фэйр, не в силах сдвинуться с места. Когда же сведенная судорогой рука коснулась щеки, Джорджианна вскочила и с визгом бросилась прочь. Она бежала так быстро, как могла, а левретка в сумочке захлебывалась лаем.
И только выбравшись из дому — о чудо солнечного света! — леди Фэйр поняла, что так и не отдала деньги. Она немного постояла, приходя в себя и надеясь, что на пороге вот-вот появится уродец-шут и потребует оговоренную плату, а не дождавшись, спустилась к экипажу.
Возвращаться в ужасный дом по доброй воле Джорджианна не собиралась.
Пожалуй, приди ей подобное в голову, хозяева очень бы удивились.
— Глава 7. Где Дориан Дарроу оказывается в безвыходном положении, испытывает муки совести и ничего не делает
Он появился в мастерской без приглашения. Тяжелые шаги я услышал задолго до того, как открылась дверь, и встретил незваного гостя со шпагой в руке, хотя не имел ни малейшего желания продолжать ссору.
— Не дергайся, — сказал Персиваль, поднимая руки в знак того, что пришел с миром. — Я поговорить. И это…
Он ущипнул себя за ухо и, тяжко вздохнув, предложил.
— Выпьем?
Персиваль извлек из кармана плоскую флягу. А заодно поспешил заверить:
— Травить не стану.
— Тогда сочту за честь…
В ящике со стеклом нашлись и стаканы, пусть и не предназначенные для потребления алкогольных напитков, однако в данный момент я счел за лучшее не акцентировать внимание на деталях. Персиваль зубами открутил крышку, разлил напиток — при некоторой доле условности его можно было назвать виски — и сказал:
— Я это… извиниться хотел. За это… за то, что там… — ткнув пальцем вверх, он замолчал.
Что ж, подобный жест мира заслуживал ответного.
— В таком случае и вы примите мои извинения за сегодняшний инцидент. Я проявил излишнюю горячность, и уж точно не в праве был использовать оружие…
Персиваль залпом осушил стакан. Мне не осталось ничего, кроме как последовать примеру. Виски был отвратителен. Точнее, виски там и не пахло.
— Гадость, — не удержался я. И Персиваль к великому удивлению согласился:
— Точно. Гадость. Это ты, сэр, правильно сказал. И хорошо, что сказал, потому что теперь и я скажу. Ну, чтоб между нами все ясно было.
Он снова наполнил стаканы и велел:
— Пей, сэр. Съехать думаешь? Или что я съеду?
— Пожалуй, разумнее будет, если я найду другую квартиру. Но боюсь, это займет некоторое время. И опять же для начала необходимо разрешить финансовый вопрос, поскольку…
Персиваль слушал, кивал, а после, бесцеремонно положив руку на плечо, сказал:
— Никуда ты, сучья душа, не съедешь. Понятно?
Нет. Совершенно. Хватка у человека-гориллы оказалась мертвой. А рука — тяжелой. Думаю, он нарочно давил на плечо, желая продемонстрировать силу. Примитивен и опасен.
— А если не понятно, то сейчас я тебе объясню… — Персиваль отобрал стакан, перелив его содержимое в свой. — Раз уж мне, урод клыкавый, выпало жить бок о бок с тобой, то я лучше буду жить мирно.
Разумный подход, хотя вариант со сменой места жительства все же был мне более симпатичен.
— Ты не мозолишь глаза мне, я — тебе. Тетушкам говорим, что все у нас славно и ладно. Идет?
— Нет. Я все же полагаю, что нам следует…
Похоже, подобного ответа ждали. Вторая рука легла на горло, и Персиваль пообещал:
— Если ты, сэр, кочервяжится станешь, то я твою бошку прямо туточки и откручу.
Ну, допустим, это у него вряд ли выйдет…
— Послушай, я люблю тетушек. Только их и люблю. А они хотят, чтобы ты жил тут. Значит, ты или будешь жить тут, или жить не будешь. Ясно?
