– Но ты ведь думаешь, что мы должны ехать?
– Нет, если ты не хочешь. Да нет же, Бог мой! Выброси эту затею из головы и скажем об этом деду.
– Нет, я не говорил, что не хочу ехать.
– О Господи! – снова не выдержала Бет. – Невозможно понять, чего ты хочешь. Все мямлишь что-то и ничего не говоришь! Бели дальше свою стену и думай – потом скажешь, что ты решил.
Джесс вздохнул и снова вскарабкался на стремянку.
Когда законченная стена засверкала свежей белизной, Джесс умылся водой из колонки, и вскоре Гуди позвала его к ужину. Он уселся за стол и принялся наблюдать, как Бет режет хлеб.
– Я подумал, – сказал Джесс, не дождавшись, когда Бет первая задаст вопрос. – Я подумал и решил, что мы должны ехать. Я все взвесил.
– Это просто замечательно! И что же ты взвесил?
– Ну, во-первых, плотник получает почти вдвое больше, чем работник на ферме.
– Это правда. Мы быстро разбогатеем.
– Во-вторых, в Коббсе меня никто не сможет оставить без работы, как это частенько бывает в Чекетсе во время зимних увольнений.
– И это справедливо. Ты на редкость удачно смог разобраться в своих мыслях.
– Ну и потом, если наш третий ребенок по случаю окажется мальчиком, для него там будет самое место. Там он сумеет найти себя в деле.
– И в этом ты прав, – сказала Бет. – Есть еще какие-нибудь соображения в пользу переезда?
– Вообще-то нет, – ответил Джесс. – Правда, твой дед – он пожал мне руку.
– И впрямь пожал! Я сама видела, не сойти мне с этого места.
– Все было так хорошо – он улыбался мне и смотрел на меня так торжественно! Ты только подумай – он предложил мне стать партнером в деле! Тьюк и Изард! Наши имена неплохо звучат вместе, правда?
– Как тушеная баранина и клецки! – сказала Гуди и со стуком опустила на стол чайник. – Как печень и легкие! Или блохи и ежи! Эти слова тоже отлично звучат вместе. А теперь подвиньтесь, вы, Тьюк и Изард! Дайте мне сесть.
– Гуди, – спросила Бет. – Ты и вправду не станешь возражать, если мы оставим тебя здесь?
– Я? – удивилась Гуди. – А чего собственно я должна возражать? Я снова смогу спать в собственной постели, и меня не будут будить плачущие дети. Да я тут буду как сыр в масле.
Она бросила ложку на стол, сняла чехол с чайника и, слегка нахмурив брови, посмотрела сначала на Бет, а затем на Джесса.
– Вы ведь будете изредка навещать меня в моей лачуге, и дети тоже? Все правильно! Устраивайте свою жизнь, а обо мне не беспокойтесь. Я жду не дождусь, когда вы наконец уедете!
Джесс никогда раньше не заходил внутрь дома в Коббсе. В глубине души ему даже было не по себе. Такое множество комнат, коридоров, лестниц. Первое время ему ничего не стоило заблудиться, и тогда Кейт, отыскав его где-нибудь в кладовой, или буфетной, или на лестнице, ведущей в погреб, начинала подозревать, что он был малость того.
– Такой большой дом – это не то, к чему он привык там! – говорила она Бет прямо в его присутствии. – Думаю, нам следует делать для него скидку.
Джесс даже побаивался Кейт: она употребляла столько незнакомых слов. Та мебель, что была у них в Пайк-Хаузе, была простой и носила простые названия: шкаф, буфет, полка, табурет. Здесь же, в Коббсе, если следовать Кейт, нужно было говорить «шифоньер», «этажерка», «пуф».
– Твоя мать такая важная, – шепнул он украдкой Бет, когда они остались одни в гостиной. Это было в воскресенье, в день приезда, перед чаем. – Она настоящая леди, правда? А как она говорит!
– Это все дом, – ответила Бет. – Она стала такой важной, когда приехала сюда, правда, с моим отъездом все изменилось к худшему.
– Напомни мне, как она назвала этот сундук?
– Комод.
– Правильно, комод. Я слышал это слово. – Джесс с восхищением посмотрел на полированный красного дерева сундук с тремя огромными выдвижными ящиками и блестящими медными ручками и в растерянности покачал головой. – А мне всегда казалось, что комод – это что-то другое.
С тех пор, как они приехали, Кейт не могла нарадоваться на внучек. Она беспрестанно пичкала Бетони и Джейн печеньем и сахаром, дедушка Тьюк тоже не обходил их вниманием и часто сажал к себе на колени. Он разрешал им рассматривать свою серебряную цепочку для часов, монеты с профилем короля Уильяма Четвертого и сами часы с двумя маленькими крышками и красивой гравировкой.
– Я уже наговорился, теперь ты учись говорить, – просил он Бетони. – Ты должна научиться называть меня дедушкой.
– Скажи «дедушка», – шептал Джесс ей на ушко.
– Дед-дед, – бормотала Бетони.
– И это называется – ты умеешь разговаривать? – не унимался старик. – Придется поверить тебе на слово. – Он спускал девочек с колен и смотрел, как они идут к Бет. – Я ничего не имею против девочек. В них есть такая же нужда, как и во всем. Но все же свои надежды я возлагаю на мальчика. О, как я рассчитываю на него!
