— Кроме сломанного предплечья, — повторял он слова, услышанные от доктора во время утреннего обхода, — у меня только небольшие ушибы ребер. Через несколько дней я буду совершенно здоров.
— Почему же тебя госпитализировали? Ведь с переломом после наложения гипса отпускают домой?
— Врачи опасаются, что у меня начнет кровоточить селезенка. При ударе я мог ее повредить.
— А это не опасно?
— Я же тебе сказал, что страшного ничего нет. Просто меня оставили тут, чтобы понаблюдать, не возникнут ли какие-нибудь осложнения. Я чувствую себя сейчас хорошо. На обед съел бульон и теперь жду не дождусь ужина — у меня зверский аппетит.
— Я принесла тебе апельсины и бананы.
— Съем их позже, когда разрешат врачи.
— А когда тебя выпишут, они не говорили?
— Нет, сказали только, чтобы не торопился. Я считаю, что буду дома в следующую среду.
— Так, значит, в воскресенье…
— В воскресенье я еще буду здесь — это уж точно.
Потом они поговорили о том, как произошло несчастье, как реагировал на него их маленький сын и коллеги Данды из редакции.
— Любош Валек был у тебя? — спросила Квета.
— Нет, а что случилось?
— Вчера он обещал, что навестит тебя и позвонит мне, но я так и не дождалась его звонка.
— У него сейчас много забот, ведь в отделе он остался один, а нам надо сдавать в номер два репортажа. Кстати, позвони, пожалуйста, главному редактору и передай, что репортаж о летчиках я напишу.
— Ты с ума сошел! Хочешь писать о летчиках, находясь в госпитале?
— Не беспокойся, репортаж у меня почти готов. Видишь, в углу лежит симпатичный блондин? Это летчик. От него я узнал много интересных вещей. Пусть ко мне пришлют кого-нибудь из редакции в пятницу, во второй половине дня.
— Ты действительно ненормальный, Милош! Считаешь, что без тебя «АБЦ вояка» пропадет?
— Нет, я так не считаю. Просто представляю, как сейчас разрывается на части Валек.
Квета не успела ответить, потому что в палату вошел Валек:
— Добрый день!
— Ну вот, легок на помине. А мы только что о тебе говорили.
— Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, нормально. Я рассчитываю, что на следующей неделе меня выпишут.
— Тебе большой привет от всей редакции.
— Спасибо. Что говорит главный?
— А что ему говорить?
— Как дела у нас в отделе? Как ты управляешься?
— Пока плохо. Черник поехал вместо меня на тактические учения, а я должен ехать к летчикам. О них-то я и хотел с тобой потолковать. С кем ты договаривался о беседе?
— С майором Беднаржем из части истребителей-перехватчиков. Договаривались встретиться сегодня.
— Так вот, я там сегодня был, но Беднарж привел тысячу отговорок: и полеты ему мешают, и на заседание парткома нужно идти… В конце концов он подвел ко мне старшего лейтенанта, но тот оказался пижоном, каких свет не видывал. Завтра опять придется туда ехать.
— Не надо. Ко Дню авиации я сам напишу репортаж.
— У тебя есть материал? Откуда?
— Материал сам пришел ко мне. Там, в углу, лежит летчик, который рассказал мне столько, что этого достаточно, чтобы написать репортаж.
— Чудесно! А где ты будешь писать?
— Да прямо тут, в постели, только потом Яна должна будет перепечатать рукопись на машинке.
— Разумеется, я это организую. Когда можно приехать за рукописью?
— В пятницу, во второй половине дня.
— А раньше никак нельзя?
— Но, Любош, ведь Милош лежит в госпитале, а не сидит в редакции, — вступилась за мужа Квота.
— Да-да, конечно, извините. Так, значит, в пятницу, во второй половине дня. Ты даже не представляешь себе, как меня обрадовал! Не буду вас больше обременять своим присутствием, ведь вам наверняка есть о чем поговорить. До свидания, Милош, быстрее выздоравливай! — Он исчез так же внезапно, как и появился.
— Чем больше я узнаю этого Валека, тем менее симпатичным он мне кажется, — поморщилась Квета, — а ты, мой дорогой, становишься все глупее. Вместо того чтобы спокойно отдохнуть и подлечиться, таскаешь за него каштаны из огня.
— Может, ты и права.
В то время когда Квета Дандова собралась домой, операция была закончена, а Ян Кобес помещен в послеоперационную палату.
9
Два газика с трудом продвигались по лесной просеке, преодолевая бесконечные валуны и ухабы. Машины то и дело бросало из стороны в сторону.
Антонин Вондрачек бережно прижимал к груди большую сумку с фоторепортерским имуществом, и по страдальческому выражению его лица было видно, как он переживает за свою хрупкую и дорогостоящую оптику.
Сидя в машине, Черник думал, что лучше бы пройтись по этой так называемой дороге пешком. Поэтому он с радостью встретил слова Герберта Пешла, обращенные к водителю:
— Останови вон у той поваленной ели: дальше мы уже не проедем…
Все быстро покинули машины. Саперы надели каски, взяли вещмешки, вооружились миноискателями и щупами. Бригадир лесорубов, заняв место в голове колонны, направился по тропинке в гору.
— Тут недалеко, метров двести, — предупредил он. Наконец они добрались до лагеря лесорубов.
— Вон там, в двадцати шагах от скалы, это и произошло. Прямо возле куста можжевельника. Видите?
Все молча посмотрели туда, куда указывал Пешл. Перед ними лежала открытая поляна, буйно поросшая травой.
— Разрешите, товарищ майор, сначала мне одному осмотреть местность? — обратился поручик Рихтермоц к майору Ворличеку.
— Хорошо, но будьте осторожны, мне бы не хотелось второго ЧП.
— Товарищ поручик, я пойду с вами, — заявил вдруг Герберт Пешл и, прежде чем Рихтермоц успел что-либо возразить, пояснил: — Я хорошо запомнил местность и смогу провести вас безопасным путем.
Не слушая возражений, бригадир направился к скале. Поручик шел за ним след в след. Оставшаяся группа, затаив дыхание, следила за ними. Вот Пешл с Рихтормоцем опустились в высокую траву. Поручик сразу наткнулся на осколки мины, куски ржавого провода, бакелита и погнутого металла. Все эти находки он внимательно осмотрел, после чего с полной определенностью сформулировал свой вывод:
— Это немецкая противопехотная шрапнельная мина с взрывателем нажимного действия. Она устанавливается так, что из земли торчит только взрыватель. Если его задеть, то произойдет взрыв приблизительно на высоте одного метра. При этом шрапнель разлетается во все стороны и поражает живую
