нельзя: они отрицательно влияют на психику больных…» Рубаш понял, что допустил серьезную ошибку, и зарекся писать что-нибудь о неизлечимых болезнях.
— Кто автор статьи? — спросил Краус. — Кроме того, что он доктор Пресл, я ничего о нем не знаю. Он что, врач?
— Нет, юрист.
— А почему юрист занялся медицинскими проблемами?
— Видишь ли, он уже пожилой человек, пенсионер, вот и решил — как бы это тебе сказать? — ну, одним словом, немного подработать…
— Черт возьми! Вы что же, хотите превратить нашу редакцию в филиал собеса? Я ничего не имею против пенсионеров, но в последнее время они что-то очень часто стали наведываться к нам. Один несет чепуховые кроссворды, другой — старинные шахматные задачи, третий — шутки, которые выдает за свои, а на самом деле переводит их из иностранных журналов. Если автор принес статью по вопросу, в котором он действительно компетентен, если этой проблемой он действительно занимался долгое время — пожалуйста, я первый проголосую за то, чтобы этот материал был опубликован. Но, к сожалению, таких авторов у нас мало, большинство интересуют только гонорары. Таких, с позволения сказать, авторов я печатать не разрешу. Кстати, как к нам попал этот Пресл? Он что, твой знакомый?
— Нет, он не мой знакомый. В редакцию его привел Валек, они — соседи по даче.
— Ах вот оно что! Значит, с помощью нашего журнала мы будем улучшать отношения между соседями по даче? Чудесно! Вместо того чтобы приводить сюда всяких пенсионеров, Валек лучше бы искал себе помощников в воинских частях. Но об этом я с ним сам поговорю. А статью о лечении рака вернуть автору и больше ничего у него не принимать! Ясно?
— Ясно. А как быть со статьей Крейзловой?
— О радиолюбителях? Доработать! Но фотоматериал к ней необходимо достать новый. Неужели Крейзлова не понимает, что снимки такого качества невозможно публиковать. Одним словом, помоги ей. Все! Можешь забирать статьи. Я пойду навещу Рубаша, хочется взглянуть, чем он сейчас занят.
У Крауса была привычка время от времени заходить в кабинеты к своим сотрудникам и беседовать с ними не о работе, а о многочисленных вещах, которые волнуют людей. Таким беседам он придавал огромное значение, так как считал, что хорошие личные отношения между сотрудниками — залог отличной работы всего коллектива.
Около двери в кабинет Рубаша Краус увидел начальника военного отдела и изменил свой план.
— Любош, пойдем-ка ко мне. Я, признаться, думал, что ты сейчас на аэродроме.
— Я уже был там.
— И каковы успехи?
— Все в порядке. Репортаж ко Дню авиации будет готов вовремя.
— Отлично! Надеюсь, тебя там хорошо приняли?
— Этого я бы не сказал, но главное — материал будет.
— Расскажи, пожалуйста, поподробнее о своей поездке к авиаторам.
— На аэродроме я, конечно, был, но репортаж обещал написать Данда.
— Но ведь он в госпитале!
— Правильно, он в госпитале, но взялся за эту работу. Я вчера с ним переговорил. Сначала эту статью хотел написать я сам, собрал кое-какой материал на аэродроме, но Данда меня уговорил поручить это ему, так как у него есть интересные факты. К завтрашнему дню все будет готово.
— Он что же, будет работать прямо в палате?
— Данда себя не так уж плохо чувствует, на следующей неделе его обещали выписать.
— У него что же, был подготовлен материал еще до того, как он попал в эту злосчастную аварию?
— Точно не знаю, но, кажется, он собрал необходимый материал непосредственно в госпитале. Там с ним лежит один летчик…
— Чудесно! Ко Дню авиации у нас будет репортаж из госпиталя. Теперь я не удивляюсь, почему пилоты избегают беседовать с журналистами. Даже в страшном сне трудно себе такое представить: репортаж ко Дню авиации из госпиталя…
— Но Данда меня заверил, что у него отличный материал.
Неожиданно раздался телефонный звонок.
— Краус у телефона. Говорите, пожалуйста, громче, я плохо вас слышу. Это ты, Петр? Что случилось? — Главный внимательно выслушал, потом сказал: — Хорошо, я согласен, пусть репортаж привезет Вондрачек, а ты можешь остаться. До свидания! — Краус положил трубку и с минуту молча смотрел на телефонный аппарат. — Это надо же, вот уж действительно везет!
— Неужели опять какие-нибудь неприятности с этим Черником?
— Наоборот, на Доброводицком полигоне обнаружили заминированный фашистский тайник. И Петр как раз при этом присутствовал. Везет же парню!
— Главное — чтобы он чего-нибудь не выкинул, — язвительно заметил Валек.
Главный редактор внимательно посмотрел на начальника отдела:
— Ну-ка, Любош, закрой, пожалуйста, поплотнее дверь. Вот так. А теперь слушай меня внимательно. Репортаж ко Дню авиации я поручил написать тебе, лично тебе. Поэтому завтра или в крайнем случае в понедельник утром ты мне этот материал обязан принести. Если Данда напишет статью, отлично, мы опубликуем ее в следующем номере. Ясно? И вот еще что… В последнее время мне не нравится твое отношение к работе. Ты потерял когда-то присущие тебе хорошие качества: добросовестность и ответственность за порученное дело. Мне кажется, что руководящая должность вскружила тебе голову. К коллегам ты относиться свысока, не замечаешь их достоинств…
— Ты имеешь в виду Черника? — попытался вставить хоть слово Валек.
— Потрудись не прерывать меня, у тебя еще будет возможность высказаться. Я имею в виду не только Черника, но и других, например Брандла. Мне очень не нравятся твои постоянные выпады против него. Мне лучше знать, сколько времени ему сидеть в моем кабинете, а сколько — у рабочего стола. Что же касается твоих насмешек, что Брандл умеет только править чужие рукописи и вычитывать корректуру, я тебе вот что скажу: если бы ты написал столько репортажей, фельетонов и рецензий, сколько их в свое время написал Брандл, с твоим характером у тебя давно голова пошла бы кругом. Это я уговорил когда-то Брандла оставить журналистскую работу и стать ответственным секретарем редакции, то есть заняться очень неблагодарной, но нужной нам всем работой. Это что касается Брандла.
Но так же ты относишься и к другим. Люди, конечно, не ангелы, у каждого свои недостатки, но надо уметь видеть в них прежде всего хорошее. А ты, вместо того чтобы создавать в коллективе деловую обстановку, нервируешь сотрудников своими постоянными придирками. Например, я никогда не слышал от тебя хотя бы одно доброе слово о Крейзловой или о Грубере. Я не хочу сказать, что это гении журналистики, но работают они честно, добросовестно, ты же своим отношением убиваешь в них веру в себя, а в нашей работе без этой веры просто не обойтись.
Да, и вот еще что. Когда-то ты отличался инициативой, куда же она сейчас делась? В качестве нештатных корреспондентов ты рекомендуешь в редакцию каких-то пенсионеров, вместо того чтобы искать себе помощников в воинских частях. В последнее время ты вообще перестал ездить в командировки. Недавно я просмотрел тетрадь учета выступлений наших журналистов перед читателями: ты был на такой встрече в декабре прошлого года, да и то не в части, а в партийной организации ЖЭКа. Мне кажется, этого слишком мало. Вот все, что я хотел сказать тебе с глазу на глаз. Хотя я долго думал: может, стоит обо всем этом рассказать в партийном комитете? Ты хочешь мне что-нибудь сказать?
— Все, что ты мне сообщил, я обдумаю. Или ты считаешь, что мои дела плохи и лучше подать рапорт об увольнении?
— Оставь, пожалуйста, эти фокусы для кого-нибудь другого. Если ты меня внимательно слушал, я ни слова об этом не сказал. Просто хочу, чтобы ты серьезно задумался.
— Постараюсь.
— Да уж постарайся, и побыстрее. А теперь я тебя больше не задерживаю. Зайди, пожалуйста, к Брандлу и забери у него писанину доктора Пресла — я ее забраковал. Можешь вернуть этот, с позволения сказать, материал своему соседу. И постарайся искать себе нештатных корреспондентов в воинских частях,
