различным или противным относительно частного и единичного, далее противоположным им или противоречивым; но в этом противоположении оно тожественно им, есть их истинное основание, в котором они сняты. То же самое справедливо о частном и единичном, которые суть также полнота определения рефлексии.
Далее понятия разделяются на подчиненные и соподчиненные; – различение, которое ближе связано с определением, а именно выражает собою {32}отношение общности и частности, при котором эти выражения и употребляются попутно. Только обыкновенно на них смотрят, как на совершенно постоянные отношения, и потому устанавливают о них многие бесплодные предложения. Наиболее подробное изложение их опять- таки объемлет собою отношение противности и противоречия к подчинению и соподчинению. Так как суждение есть отношение между определенными понятиями, то лишь при его рассмотрении будет указано истинное отношение. Тот способ, по которому эти определения сравниваются без мысли о их диалектике и о развивающемся изменении их определения или, правильнее, о присущей им связи противоположных определений делает бесплодным и бессодержательным все соображение о том, что в них согласно, и что нет, все равно, есть ли это согласие или несогласие нечто отдельное и постоянное. Великий, бесконечно плодотворный в понимании и комбинировании глубочайших отношений алгебраических величин и остроумный Эйлер и особенно сухо- рассудочный Ламберт и другие пытались обозначать этот род отношений между определениями понятий линиями, фигурами и т.п.; вообще имелось в виду возвышение – в действительности скорее понижение – способов логических отношений в некоторое исчисление. Уже попытка такого обозначения сейчас же представляется, как в себе и для себя пустая, если сравнить между собою природу знака и того, что должно быть обозначаемо. Определения понятий – общность, частность и единичность – конечно, различны так же, как линии или буквы алгебры; далее они также противоположны и допускают поэтому знаки plus и minus. Но сами они и еще более их отношения, если даже остановиться только на подчинении и включении, имеют по существу совершенно иную природу, чем буквы, линии и их отношения, чем равенство или различие величин, plus и minus, чем положение линий одна над другою или их соединение в углы и положения объемлемых ими пространств. Этого рода предметы имеют сравнительно с ними ту особенность, что первые внешни один для другого, обладают неизменным определением. Если же понятия берутся так, что они соответствуют таким знакам, то они перестают быть понятиями. Их определения не суть нечто мертвенное, как числа и линии, которым самим не принадлежат их отношения; первые суть живые движения, различенная определенность одной стороны непосредственно внутрення для других; то, что для чисел и линий есть совершенное противоречие, существенно для природы понятия. Высшая математика, которая также восходит к бесконечному и разрешает себе противоречия, не может уже для изображения таких определений употреблять свои прежние знаки; для обозначения еще весьма чуждого понятию представления бесконечного приближения двух ординат или для приравнения дуги бесконечному числу бесконечно малых прямых линий она не может сделать ничего иного, как начертить две прямые линии одну вне другой или провести в дуге прямые линия, но различные от нее; для постижения же бесконечного, к которому она тем самым приходит, она ссылается на представление.{33}
То, что ближайшим образом побуждает к такой попытке, есть преимущественно то количественное отношение, в котором должны взаимно состоять общность, частность и единичность; общее считается шире частного и единичного, а частное шире единичного. Понятие есть конкретное и богатейшее (по содержанию), так как оно есть основание и полнота предыдущих определений, категорий бытия и определений рефлексии; поэтому последние, конечно, также входят в него. Но природа его совершенно искажается, если они удерживаются в нем еще в их отвлеченности, если более широкий объем общего понимается так, что оно есть большее или большее количество, чем частное и единичное. Как абсолютное основание, оно есть возможность количества, но равным образом и качества; поэтому они рассматриваются в нем вопреки своей истине, если полагаются единственно в форме количества. Так далее и определение рефлексии есть нечто относительное, в коем имеет видимость его противоположность; оно не есть во внешнем отношении, как некоторое количество. Но понятие есть более, чем все это; его определения суть определенные понятия, оно само по существу есть полнота всех определений. Поэтому совершенно несоответственно для понимания такой внутренней полноты прибегать к числам и пространственным отношениям, в коих все определения между собою внеположны; они суть, напротив, последнее и худшее средство, могущее быть для того употребленным. Отношения природы, как, напр., магнетизм, отношения цветов, были бы для того бесконечно высшими и более истинными символами. Так как человек обладает языком, как своеобразным для разума средством обозначения, то является тщетным предприятием искать менее совершенного способа изложения и мучиться из-за него. Понятие, как таковое, может по существу быть усвоено лишь вместе с духом, которого оно не только есть собственность, но и чистый он самый. Напрасно желать упрочить оное посредством пространственных фигур и алгебраических знаков для потребностей внешнего видения и чуждого понятию механического употребления, некоторого счета. И все другое, что должно служить символом, способно самое большее возбуждать чаяния и отзвуки понятия, как символа божественной природы; но если серьезно намереваются выражать и познавать таким образом понятие, то внешняя природа всякого символа непригодна к тому, и отношение скорее оказывается обратным: то, что есть в символе отзвук некоторого высшего определения, должно бы было быть познано через понятие и приближено к нему лишь через устранение той чувственной примеси, которая указывается, как средство выражения понятия.
Единичность, как оказалось, положена уже через частность; последняя есть определенная общность, т.е. относящаяся к себе определенность, определенное определенное.{34}
1. Прежде всего единичность является поэтому рефлексиею понятия в себя само из своей определенности. Она есть опосредование понятия через себя, поскольку его инобытие вновь сделало себя другим, вследствие чего понятие восстановлено, как равное себе, но в определении абсолютной отрицательности.
Отрицательное в общем, превращающее последнее в частное, было определено ранее того, как двоякая видимость; поскольку оно есть видимость внутрь, частное остается общим, а через видимость во вне оно есть определенное; возврат этой стороны в общее двоякий, или через отвлечение, которое отбрасывает общее и восходит к более высокому и высшему роду, или же через единичность, в которую нисходит общее в самой своей определенности. Здесь обходится то уклонение, в котором отвлечение сходит с пути понятия и покидает истину. Его более высокое и высшее общее, к коему оно восходит, есть лишь становящаяся все более и более бессодержательною поверхность; а пренебрегаемая
