— Мы весь двор исколесили, — с готовностью вмешалась Оля. — Я даже речь произнесла, надгробную...
— Ходить трудно, повсюду оружие, пулеметы, штабеля ящиков, словно гора, — сказала Надя, умышленно оставив без внимания последние слова Оли. — Понравился мне порядок, на каждом шагу — пропуск.
Зубов снова поднял бокал.
— Выпьем, как вы изволили выразиться, за порядок!
— Господин полковник Рубасов знает в этом толк, — сказал Викулов. — Красным сюда доступ закрыт.
Надя поднялась.
— Господа, я предлагаю тост за тех сильных и смелых, которые мысленно с нами, хотя здесь их нет!
— За здоровье вашего жениха — господина Обручева! — прокричал Зубов и поднял бокал.
Надя насторожилась. Опять Обручев! Несколько минут назад она впервые услышала эту фамилию от Оли... Может быть, это и есть тот человек, который выдал Семена? Но где он там в отряде, какую личину надел? Вот что сейчас главное. Его называют женихом, значит, он жених Ирины Стрюковой? Как в данном случае поступить? Надя ждала чего угодно, но только не разговоров о женихе. Эти разговоры надо немедленно пресечь, ведь могут спросить у Нади о нем то, что каждая невеста должна знать о своем женихе, а она ничего не сможет ответить. Надо выкручиваться...
Надя слегка постучала колечком о бокал.
— Господа, — сказала она и обвела всех неторопливым взглядом. — Он мне не жених...
Откровенность ее смутила всех присутствующих.
— Но, позвольте... — удивился Зубов.
— Ирина Ивановна! Но молва... молва! — сказал Викулов.
— Молва — только и всего, — ответила Надя. — Знакомые. Я даже не знаю, где он сейчас... Правда, я все время жила в монастыре.
— Да он там, в Южноуральске, работает, и хорошо работает. За него стоит выпить, — сказал Викулов.
— Красные надолго запомнят студента Шестакова! — рассмеявшись, добавил Зубов.
— Шестакова?..
Наде показалось, что она ослышалась.
— Да, Сергея Шестакова, — весело подтвердил Зубов.
Перед Надей колыхнулась комната, все замелькало и поплыло куда-то. Она покачнулась и, чтобы не упасть, вцепилась руками в край стола.
— Ирина Ивановна, что с вами? — воскликнул Викулов, весело взглянув на Виктора, выражением смеющихся глаз показывая снисходительность тому, как не сильна на выпивку гостья.
А Олюшка обняла Надю за плечи.
— Вам нехорошо? Да? После вина? Может, дать воды?
Увидев готовые брызнуть из глаз Нади слезы, она удивленно сказала:
— Вы... плачете? Ирина Ивановна!
Молчавшая все время Васена, занятая, кажется, только вином, презрительно ухмыльнулась.
— Ни черта не понимают! — проронила она. — Тоже мне, люди!
— Господа, — сказала Надя сдавленным голосом, — знаете, господа, мне известно, что отца застрелил студент Шестаков, а это, значит... это, значит, был Обручев?
За столом наступило замешательство.
Страшное известие оглушило Надю, она с трудом сдерживалась, чтоб не разрыдаться от горя и обиды на себя. Ведь это от нее Шестаков узнал, куда едет Семен, значит, это она выдала Семена... Ей вспомнилось, как они оба зашли к ней в комнату, как потом Кобзин вызвал к себе Семена, а Шестаков стал расспрашивать ее, куда же собирается Маликов... Нет, сейчас плакать нельзя! Надо, чтоб эти ничего не заметили, ничего не заподозрили. Надо еще немного посидеть и уходить, чтобы... снова встретиться с Шестаковым-Обручевым.
При одной мысли, что Шестаков сейчас в штабе Кобзина, что он втерся комиссару в доверие и, стало быть, может натворить невесть каких бед, Наде захотелось сию же минуту бежать туда. И еще ей захотелось выхватить гранату и метнуть прямо на стол, чтоб ни одного не осталось из этих, кто радуется успехам Обручева.
Васена, слегка пошатываясь, подошла к Наде и, опустив руки на ее плечи, сказала:
— Ирина Ивановна, хватит, к чертям! Не надо киснуть.
— Я и не кисну, — ответила Надя. И подумала, что ей и действительно сейчас надо собрать все свои силы, и не выдать себя перед контрразведчиками, и не показать, что творится у нее на душе.
— В жизни действительно много грусти, — снова заговорила Васена. — Но мы вас развеселим. Зубов! — крикнула она. — Налейте! А ты, Оля, спой нам...
— Я с удовольствием, — поспешно согласилась Олюшка. — Мою любимую! — Она подала Виктору гитару и запела.
Изрядно подвыпивший Зубов подсел к Наде, хотел что-то сказать, но, увидев ее бокал, полный до краев, поднял его и заорал:
— Наша гостья не пьет! Господа! Бокал мадемуазель Стрюковой полон!
Надя молча взяла из его рук бокал, поставила на стол.
— Не обижайтесь, — сказала она. — Сегодня я не могу пить. — И, обращаясь ко всем мужчинам, спросила: — Господа, у кого есть папиросы?
Первым подал Виктор.
— Спасибо, — поблагодарила Надя. — Спички?
К ней снова подсела Оля.
— А вы и вправду, Ирина Ивановна, не тоскуйте.
Ее поддержала Васена.
— Ирина Ивановна, скажите, пожалуйста, вы долго были в женском батальоне смерти? — спросил Викулов.
— До его расформирования, — не задумываясь, ответила Надя.
— А убивать вам приходилось? — спросила Оля.
Надя медленно затянулась папиросным дымом и так же медленно, будто старательно подбирала каждое слово, сказала:
— Я помню, в одного штабс-капитана пять пуль всадила...
Викулов оторопело глянул на нее.
— В штабс-капитана? — переспросил он. — Он что же, был большевик?
— Нет, — неохотно ответила Надя. — Противно вспоминать. Дело в том, что и среди офицеров много подлецов.
— Браво, браво! — закричала Васена.
— Собрали девушек в батальон. Мы дали клятву: бороться за Россию. И не жалели жизни... А офицеры смотрели на нас, как на проституток. Вызывали к себе в номера... Как этот штабс-капитан...
— И вы его, значит, к праотцам? — хохотнув, спросил Викулов.
— Я, господа, ненавижу подлость.
— А вообще во врагов вам приходилось стрелять? — спросила Васена. — Сколько человек вы убили?
— Мало.
— А мне уже надоело расстреливать, — сказал Зубов. — Понимаете, надоело! Скучнейшая операция.
В комнату вошел полковник Рубасов. Виктор схватился за голову.
— Папа, я забыл пригласить к тебе Ирину Ивановну.
— Гора не идет к Магомету, Магомет пойдет к горе, — усмехнувшись, сказал Рубасов. — Господа, прошу отпустить на несколько минут мадемуазель Стрюкову. Прошу вас, поручик.
