— Да ты что?..
На лице Василия появился испуг, будто его драгоценной бумажке грозила страшная опасность. Он решительно выхватил листок у Семена.
— Верное слово говорю, — продолжал Семен, — оставайся у нас, доконаем разных стрюковых и всякую другую беляцкую сволочь и тогда, знаешь, как станем жить? И во сне никому не снилось!
— Погоди, Сень, — взмолился Василий. — Ты про Стрюкова всякие слова... А я тебе другое скажу: ну что Стрюков? Он мне ничего плохого, окромя хорошего. Вот так я тебе скажу!
— Сапогами он наделил?
— Сапоги тут ни при чем, — немного смутился Василий. — Сапоги — что? Ничего.
— Ты все ж сознайся, он?
— Ну, он. Ничего в том плохого.
— Эх, ты, Вася-Василек, — вздохнув, с сожалением сказал Семен. — Ну, до чего же ты темный! Лес дубовый, кол еловый. В башке никакого просветления. Толкуешь человеку, а ему вроде бы и дела нет. Ты хоть то пойми, что на земле революция, Советская власть шуровать начинает, а ты все под каблук буржуякам лезешь.
— Как я тебя ничем не обидел, ты и не злись на меня, Семен, не злись, — сказал Василий, неясно сознавая, что он все-таки в чем-то повинен и Семен налетает неспроста.
А Семен от этих слов распалился еще больше.
— Так за тебя же, слышь ты, обидно! — зло зашептал он, размахивая перед лицом Василия своей грубой рукой с бугорками окаменевших мозолей на ладони. — Хочется, чтоб человеком стал.
— По-твоему, что ж, выходит, я обезьяна? Или как? — спросил Василий.
— Хуже обезьяны! — сердито бросил Семен. — Кто есть такая обезьяна? Животная! Понятно? Думать она может? Извините, зверь! А в обиду себя не даст, зубами огрызается. И опять же — когти у нее... А ты? Слюни распустил. Ей-же-ей, отвратно глядеть на тебя. Ты, может, думаешь, что какая-нибудь девка тебя такого полюбит? Повесится от одной твоей противности. Тьфу!
Яростный наскок Маликова не произвел на Василия того впечатления, на которое рассчитывал Семен, напротив, вызвал в нем дух несогласия и противления.
— Ну и пускай будет все по-твоему, плакать от того не станем. А воевать меня все равно не усватаешь. Ни за красных твоих, ни за белых. Пускай тот воюет, кому жить надоело.
— А я и не собирался никого усватывать, особливо тебя! Ну какая мне в том нужда? Иди в свой Соляной городок, шут с тобой! Гни спину, если без того жить не можешь. Набивай буржуям карманы. А с тебя и таких вот драных штанов хватит.
Семен отвернулся от Василия и снова заиграл на гармошке.
Но Василий не уходил. Он придвинул стул вплотную к Семену и, положив руки на колени, с завистью и восторгом следил за его пальцами, ловко бегавшими по клавишам. Наконец он не выдержал и, восторженно щелкнув языком, сказал:
— Гляжу я на тебя, Семен, удачливый ты. Право слово!
— Спасибочко! Низко кланяюсь! Чем это я такой удачливый? — буркнул Семен, не приостанавливая игры.
— Да всем! — все так же восторженно проговорил Василий. — Взять хотя бы эту самую гармошку! и не глядишь на нее, глазами куда-то в сторону пялишься, пальцы вроде бы сослепу тычутся туды-сюды, а гармонь ладно играет. Слова плохого не скажешь. Этак-то не каждый сможет. Верно!
— Я, брат, к музыке привязанность имею, — немного смягчившись, сказал Семен. — Ты, может, думаешь — гармонь пустое дело? Трень-брень, и все? Ошибаешься. Она, скажу тебе, душу требует. А без души и не суйся.
— К тому сказать, везет тебе, за что ни возьмись. Ей-богу! — постучав рукой в грудь, побожился Василий.
— Ты наскажешь.
— Так я чистую правду. Опять же и насчет Надьки...
— А что с ней? — взглянув на Василия, спросил Семен.
— Должно, поженитесь? — стараясь заглянуть Семену в глаза, сказал Василий, скорее утверждая, нежели пытаясь узнать истину.
— А-а-а... — неопределенно протянул Семен и, помолчав, добавил: — Должно. Все возможно.
— Вота! — воскликнул Василий, не скрывая зависти. — Я так и думал! Выходит, моя правда. Семен нахмурился.
— Нет, Васек, до правды ты не докопался. Она, брат, по всему похоже, разлуку мне сыграть собирается, — грустно улыбнувшись, сказал Семен и, подыгрывая на гармонике, тихонько запел:
Василий в изумлении раскрыл рот.
— Неуж правда?! — спросил он, не зная, принять ему слова Семена всерьез или же в шутку. — Побожись! Можешь?
Семен пожал плечами.
— Неверующий я. Ну для тебя, как для друга, можно: свят крест, правда.
Василий весь задергался, как в лихорадке.
— Эх ты, друг... — запричитал он. — Дык что же?.. Дык энто как же?.. Выходит, у нее кто-то другой наклюнулся?
— А ты-то чего так расстрадался? Рот закрой, а то муха влетит... Возьми да у самой и спроси.
Лицо Василия стало прямо-таки заговорщицким. Он наклонился к самому уху Семена и, давясь словами, забубнил:
— Слышь, Сень, может, энтот, а? Сергей? Как думаешь? Я не раз видел их вместе... Студент, он, видать, такой!
Семен решительно отстранил его рукой.
— Тебе, говоришь, видать? А мне нет! И какое наше с тобой собачье дело до всего этого? И вообще, что ты с ней пристал ко мне, как овечий клещ? А ну, вали отсюдова!
Василий опешил:
— Так я, Сень, ничего. Вроде как просто для разговору.
— Не нужен мне твой разговор! Понятно? Растрепался, как баба на базаре.
— А я просто так. Ну и сердитый же ты, Сень! Прямо и на хромой козе к тебе не подъедешь.
— И не подъедешь. Потому — не люблю я подъездов. Надумал чего спросить — давай напрямки. Без всяких подъездов.
В прихожую вошла Надя. Поздоровалась с обоими, поблагодарила Семена за коня — приехала в столовую вовремя, похвалила Орлика и спросила, здесь ли Петр Алексеевич.
— Ты к нему? Придется подождать. Уехал с отрядом. Человек пятьдесят с ним. Хлеб добывать двинулись.
— Когда вернется? Не знаешь?
— Обещал скоро быть.
— А мне его вот так надо, — Надя провела ладонью по горлу.
— Из Самары звонили. Тоже интересуются.
Василий недоверчиво взглянул на Семена.
— Неужто из Самары? — спросил он.
— Ничего особенного.
— Расстояние большое...
— Это, можно сказать, пустяк. На днях из самого Петрограда был звонок, а туда в десять раз дальше, — пояснил Семен.
