Филистиан снял запрет на «некоролевскую веру» и, руководствуясь собственными замыслами, насадил эстерцам выгодные ему каноны, закрепив их в книге Эреба.
В результате Филистиан добился того, что Церковь стала оплотом королевской власти…
…Датой отделения Церкви от короны принято считать 913 год эпохи Луны, когда в Малый мир пришла чума и люди, объединив свои силы, пошли против воли Бессмертных. В самой Валлии отмежевание Церкви от трона произошло многим позже…
Над Вестфаленом опустилась ночь, но этой ночью город не спал.
На опустевших за день улицах появились люди. В серых рясах, с факелами в руках, с длинноклювыми масками на лицах, они напоминали стервятников, которые прибыли из потустороннего мира, чтобы полакомиться людскими телами. Серые процессии ходили от одного дома к другому, стучали в двери и, если не дожидались ответа – выламывали. Кого находили не тронутым чумой, тех отпускали, остальных, живых или мертвых, вытягивали на улицу, кололи мечами, убивали, если в том была необходимость, грузили на телеги и везли на торговую площадь.
По улицам заколесили вереницы чумных повозок. Скрипя осями, они мерно двигались на агору, где не осталось ни торговых палаток, ни лотков, но был костер, в котором, вместо того, чтобы по законам Хельхейма быть отданными некромантам, полыхали мертвецы и умирающие.
Посланники смерти, повелители мертвых, они еще не знали, что в Вестфалене началось восстание живых. Их еще не скоро заинтересуют людские проблемы, ведь бессмертным сейчас хватало и собственной распри.
А эстерцы уже сейчас благодарили Чуму за свое божественное возвышение. Благодарили и жгли в ее честь огни.
Экзекуции церковников не прекращалась до утра, но графа Веридия Мартес Ливуазье понапрасну не беспокоили, а в его усадьбе и знать не знали о том, что творится на улицах города.
В комнате царил уютный полумрак. Хаотично танцевали огоньки свечей, расплескивая тусклый свет, горел в камине веселый огонь. Рядом с камином незыблемо стояли два крепких широких кресла с резными ручками из красного дерева в виде горгоротского морского дракона. Одно кресло пустовало, в другом сидел Батури и, ожидая своего друга, наблюдал за игрой пламени. Время текло незаметно. Вампиру показалось, что он всего мгновением раньше умостился в удобном кресле, а уже в следующий миг показался Веридий, принесший с собой бутылку красного вина и два бокала из горного хрусталя.
– Держи, – Веридий всучил один бокал Клавдию, зубами откупорил бутылку, пробку выплюнул в камин, налил вина и уселся в соседнее кресло.
– Хорошо у тебя, уютно, – похвалил Батури, нехотя отрываясь от лицезрения пламени.
– Это все Марта, – отмахнулся Веридий. – Не сидится ей на месте, хочется, чтобы все было по- домашнему, как у людей…
– Но ты не человек.
– Она-то об этом не знает, – беззаботно откинувшись на спинку кресла, хозяин усадьбы медленно попивал вино, смакуя, растягивая удовольствие.
– Значит, ты ей не сказал.
– Да ты что?! Если она узнает, то съест меня заживо и не подавиться, а кровью моей запьет, перед этим сцедив ее до последней капли. Ты не думай, это она при гостях такая скромная и стеснительная, зато какая горячая в постели, ты бы знал!
– Поверю на слово, – отозвался Батури. – Но девушке все же стоило бы знать, с кем она делит ложе.
– Клавдий, не будь занудой! – укоризненно взглянул на друга Веридий. – Меньше знаешь – крепче спишь…
– Ладно, – не стал продолжать тему Батури. – Я вот, что заметил: у Марты молочная грудь, она ждала ребенка? От тебя?
Лицо Веридия исказилось. Добродушная улыбчивость сменилась каменной маской угрюмости. Вампир, скрывающий тайну своей сущности, долго молчал, подбирая слова, а, когда заговорил, голос его был – голосом Отчаяния.
– От меня. Да. От меня, но… – после долгой паузы, тяжело выдавил Веридий и умолк, не договорив, вновь погрузившись в раздумья.
Весело в камине плясало пламя, потрескивали дрова. В руке Батури медленно грелось в бокале вино. У камина было тепло, но уже не уютно. Атмосфера в комнате стала давящей. Клавдий даже пожалел, что начал этот разговор, но он должен был знать: сможет ли Марта кормить ребенка грудью? От этого зависела судьба младенца.
– Лис, я три века назад достиг голконды, – встрепенувшись, будто пробудившись ото сна, запальчиво заговорил Веридий. – И за все три века ни одна женщина так и не смогла родить мне ребенка. Очень сложно найти ту, которая выносит плод вампира. Твоему отцу несказанно повезло с Луизой, им удалось это с первого раза. Жаль, что ты не знал ее, твоя мать была изумительной женщиной.
– Не будем о ней, – обрубил Батури. – Я уже давно смирился с этой потерей, но с тобой говорить об этом не хочу.
– Как скажешь, – легко согласился Ливуазье и продолжил свой рассказ: – У Марты уже третий выкидыш. Боюсь, следующего она не переживет.
– Найди другую, – пожал плечами Клавдий.
– Не будь циником, – Веридия передернуло от одной только мысли, что в его доме появится иная хозяйка. – Женщины – это не только детородный аппарат. А у Марты… Марта особый случай, у нее есть настоящая душа, чистая и гармоничная. Никогда не встречал таких женщин.
– Ты никак влюблен? – удивился Батури, который за долгую жизнь познал многих, еще больших повидал и пришел к выводу, что любви нет, а буря эмоций, которую нередко называют этим именем, приходит только к молодым и глупым.
– Да, – твердо заявил Веридий и Клавдий не поверил своим ушам.
– Людское общество определенно плохо на тебя влияет…
– Скорее наоборот, Лис, оно помогает мне не чувствовать себя пятисотлетним старцем, убийцей и развратником. Я умираю с теми людьми, с которыми живу бок о бок, а позже – перерождаюсь, – Веридий одним глотком осушил бокал и тут же наполнил снова. Бутылку он поставил у ног, чтобы не утруждать себя лишними метаниями по комнате. – К сожалению, а может и к счастью, людская жизнь коротка. Мне довелось пережить многих друзей и врагов, любовниц и охотников на вампиров. Моя жизнь полна красок, Клавдий. Люди наполняют ее цветом. А что есть у тебя? Вечные и безуспешные попытки вернуть Малому ордену былую славу? Сколько времени ты искал пути, чтобы воскресить Каэля? Что случилось, когда ты этот путь нашел? Высокие цели – глупость. Надо жить сегодняшним днем, как люди. Это позволяет ощутить прелесть жизни.
– Я склонен считать иначе, – помолчав, заговорил Батури. – Цель, глобальная и с первого взгляда недостижимая… цель придает жизни смысл. Что толку жить только ради того, чтобы жить?
– А мне нравится бессмысленная, беззаботная жизнь! – довольно потянулся Веридий, чуть не расплескав содержимое бокала, а затем, чтобы не пролить ни капли, осушил все одним глотком. – Веришь, Лис, я люблю людей, мне нравится среди них. Они меня ценят, уважают. В Вестфалене, так вообще почитают Великим магом, Магом с большой буквы! Мне это льстит. Я занимаю должность в магистрате, правда, редко там появляюсь…
– Люди умрут…
– Но память останется.
– Пусть так, – отмахнулся Батури, взглянул на бокал вина, принюхался к нему, оценил букет, но пить не стал. – Не хочу с тобой спорить.
