– Откуда у тебя ребенок, Батури? – спросил вдруг Веридий и в его голосе прозвучала крупица зависти. – Кто он тебе?
– Сын, – не раздумывая, солгал вампир. – Сын, о котором я мечтал не меньше, чем ты.
– Ты достиг голконды? – удивился Веридий.
– Нет, он не крови Савильенов, но это ненадолго, – погрустнел Батури. Он даже не мог понять, почему радость встречи, когда он попадал в дом Ливуазье, всегда сменялась горечью. Не знал, почему разговоры всегда их уносят в те края, где живет боль. Возможно, потому, что в доме старого герцога, сохранившего на лице молодость, все напоминало о прошлом, а сам Веридий был тем, кто помнил Клавдия с пеленок. А минувшее неизменно вызывало усталость… и боль, тянуло мертвым грузом в груди, где у живых должно быть сердце, но у нежити нет ничего.
– Боги Трора! Что ты удумал, Клавдий? – воскликнул Веридий, залпом осушил бокал вина, захотел наполнить снова, но с досадой обнаружил, что бутыль опустел. Он швырнул емкость в камин и тут же спохватился: – Марта будет недовольна, когда найдет в пепле стекло. Не понимает она моей расточительности. Но я плавлю его сам, когда заняться нечем. У меня, прошу заметить, неплохая лаборатория в погребе! Кстати о погребе, пойду, возьму еще вина.
– Иди, – обронил Батури, когда Ливуазье уже встал и направился к двери. Начало разговора не удалось, быть может, вторая попытка будет более удачной, а беседа – непринужденной.
– Не скучай без меня, – улыбнулся на прощанье вампир, оголив клыки.
– Обещаю, – отмахнулся Батури и поставил свое вино у ног. Пить не хотелось, мучила другая жажда…
После ужина Энин пошла в свою комнату и, наконец, смогла спокойно осмотреть свои покои. Удивляло ее то, что в доме мало окон, а там, где они все-таки были, их занавешивали тяжелые тучные драпри, которые, впрочем, не выбивались из общего, мрачно-серого интерьера.
В ее комнате окон не было. Зато в углу стояла широкая кровать, на которой смело могли поместиться и трое, обилие шкафом удовлетворило бы любую модницу с тысячей нарядов, но сама Энин сейчас этим была небогата. Девушка прошлась по комнате, провела рукой по столешнице будуара, на которой не нашлось ни пылинки – хозяйка дома отличалась педантизмом и любовью к чистоте, что сейчас, после долгих и изнурительных странствий, пыльных дорог и грязных пещер, очень нравилось молодой колдунье. Надолго Энин задержалась у книжных стеллажей, которые заняли целую стену и пестрили разномастными книгами. Интересы у хозяина усадьбы были самыми разнообразными, но девушка не рискнула б остаться с ним наедине. Она обнаружила рядом с «Уроками любви» Кэлли, «Эликсир бессмертия» Трисмегиста, энциклопедия Льва Алацци соседствовала с книгой «Флигиляция и сто законов разврата» Арвелла Скромного, а трактат «о реинкорнации или куда уходят души немертвых?» – с детской книгой «принцесса Перламутрового Королевства». Особое внимание девушки заслужили «Алхимическая свода» Альберта Великого и «Заметки практикующего алхимика» Николаса Фланеля.
Эликсира, останавливающего развитие чумы, – прощального подарка Сандро – осталось еще немало, но другого удобного случая, чтобы пополнить его запасы может и не быть. Хорошо еще, что полумертвый озаботился оставить в пещере Ди-Дио рецепт этого зелья, жаль только Сандро не указал точных пропорций, не вымерял, как положено, унциями травы, необходимые для эликсира, а сам рецепт зашифровал так, что разгадать его сумел бы далеко не каждый. Проклятые алхимики все делали только для того, чтобы их Делания казались как можно более запутанными.
Энин все же не переживала по этому поводу, знала, что распутает витиеватый рецепт Сандро и подберет верную формулу. Ее даже не интересовал тот факт, что она еще ни разу не практиковала алхимию. Ей не составит труда по пособиям обучиться элементарным обращениям, с того момента, как она начала принимать подаренный некромантом эликсир, ее память окрепла, а организм перестал нуждаться во сне и пище. На удивление Энин почувствовала в себе немалую магическую силу, которая до начала приема эликсира будто спала, а сейчас – проснулась. Девушка это скрывала, играла в игру, правила которой придумала сама, и делала вид, что она больна и слаба. Причина такого поведения даже для самой Энин казалась нелепой – ей нравились ощущать на себе внимание Батури, вампир обладал тем шармом и обворожительностью, которые способны заставить женщину пылать. Пусть Клавдий и пытался показаться грубым и бесчувственным, Энин твердо знала, что таковым он не является. Хотя сейчас думать об этом не время.
Колдунья взяла с полки первую книгу, которую решила изучить этой ночью, открыла на первой странице. Но вчитаться не успела.
В комнату бесшумно зашла Марта и остановилась в дверях, боясь промолвить и слово. Энин было отчаянно жаль эту крохотную куколку, которая угодила в лапы столь развратного и похотливого, по мнению самой Энин, хозяина.
Служанка молча подошла к кровати, расстелила ложе, взбила подушки, затем направилась к гардеробной и извлекла оттуда ночную сорочку длиной до самих колен. Позже вернулась к двери, где оставила кадушку с водой. Взяла ее и приблизилась к Энин. Колдунья отшатнулась, ей невольно стало не по себе. Служанка вела себя, как призрак, движения ее были отточены и механичны, словно она и не человек вовсе. Энин содрогнулась от собственных мыслей. Не человек. Хозяин замка наверняка был вампиром, а что если и его прислуга…
За пугающими раздумьями Энин не заметила, как Марта стянула с нее разодранное, перепачканное платье, и очнулась лишь тогда, когда служанка провела по ее нагому телу влажной мочалкой, пытаясь оттереть застаревшую дорожную пыль. Энин вздрогнула, припоминая давние, уже успевшие забыться извращенные утехи, которыми ее с сестрой заставлял заниматься Арганус. Ей на миг показалось, что некромант застыл в дверях и наблюдает, в ожидании, когда начнется главное действо.
– Прекрати! – встрепенулась Энин и оттолкнула от себя служанку. – Оставь меня! Уйди! Марта, испугавшись подобной реакции, округлив глаза, метнулась к двери.
– Постой! – остановила ее Энин, быстро напяливая на себя долгополую ночнушку. – Прости, я не хотела тебя испугать. Просто… дело в том… к сестре с этим тоже не подходи, – колдунья пнула кадушку с водой и улыбнулась. – Память иногда пугает.
Марта застыла в дверях и не шевелилась. Энин, чтобы хоть как-то реабилитировать себя подошла к девушке, взяла ее за руку и, заставив пройти в глубь комнаты, усадила на край кровати.
– Марта, у нас с тобой очень похожие судьбы. Раньше я жила в замке некроманта, лича. Он заставлял нас сестрой у него на глазах любить друг друга, плотски, – Марта была напряжена, вытянута, как струна, она чувствовала себя неловко, не хотела слушать откровения незнакомки, но не могла себе позволить уйти, боялась, что ее не так поймут. Если бы Симиона осчастливила ее даром речи, Марта бы все высказалась, объяснилась, нашла бы причину, по которой можно уйти, но с рождения была нема, как рыба. Поэтому сидела, не двигаясь, и была вынуждена слушать излияния гостьи.
– Это были ужасные дни, Марта. Во мне не жило тогда ничего, кроме злобы и жажды мести, поэтому я с радостью приняла новость о том, что обладают магическим талантом, с неудержимым стремлением стала обучаться колдовству, втайне мечтая, что выучусь и поквитаюсь с некромантом. Но мне пришлось убежать раньше намеченного срока, впрочем, я не жалею. А ты? Ты, Марта, не хочешь убежать из этой усадьбы? Или боишься, что вампир не даст тебе уйти? Говорят у кровососов отличное чутье. Не завидую я тебе, Марта. Помню, как жила у некроманта, думаю, жизнь с вампиром не слаще. Он хоть не пристает к тебе, не распускает руки? Молчишь? Значит, все-таки было… – понизила голос Энин, понимая, что словами может ранить застенчивую молчунью. – Иди сюда, – колдунья обняла девушку, прижала к себе. Марта коротко дрожала, то ли от гнева, то ли от испуга, то ли еще от чего, а позже разрыдалась. И плачь ее был столь болезненным, что казалось она оплакивает сотни смертей или переживает близкую утрату. – Поплачь, милая, поплачь… тебе станет легче, – утешала Энин и нежно поглаживала волосы служанки, от чего та рыдала еще больше…
