вспомнить о страшных событиях, которые он пережил. А еще начать восстанавливать душевные силы.
С другой стороны от родника, напротив маленькой кучки камней, отмечавшей место, где покоится Доминион, мальчик сложил три горки побольше и поставил над ними по кресту. На крестах он вырезал имена дяди Тэма, Сары Джером и Кэла. Уилл ощущал необычайное умиротворение, когда сидел на траве у подножия крестов, окруженный порхающими разноцветными бабочками. Близнецы наконец поплатились за все зло, которое совершили, и мальчику казалось, что наступила развязка в длинной главе его жизни. Ребекки больше не омрачали его существование, и жажда мести перестала разъедать его изнутри. Уилл чувствовал, что он свободен. Он отбросил все, что тяготило его в прошлом, и благодаря этому смог отдать дань памяти родным, которые погибли от рук стигийцев.
Однажды, когда Уилл сидел около крестов, погрузившись в размышления, кто-то откашлялся у него за спиной, заставив его вздрогнуть.
— Надеюсь, ты не против, что я сюда пришла, — сказала Эллиот. — Хотела сама посмотреть, где ты спрятал пробирки.
Уилл показал ей, но девушку, похоже, куда больше заинтересовали три креста, которые он поставил своим близким.
— Я и не знала, чем ты тут был занят, — тихо сказала она. — Я… э-э… это… ты хорошо придумал.
Мальчик кивнул. Несколько секунд они вдвоем молча смотрели на кресты. Эллиот почему-то выглядела смущенной, что было ей совсем не свойственно. Девушка нервным движением отбросила с лица угольно-черные пряди — с тех пор, как она покинула Глубокие Пещеры, вши ей не докучали, и она перестала подрезать волосы. Теперь они отросли почти до плеч, и Уилл уже и не помнил, как Эллиот выглядела с короткой стрижкой.
— Не знаю, жива она или умерла, но мне хотелось бы поставить здесь такой же крест для моей мамы, — сказала она.
— Конечно, поставь, — ответил мальчик, искренне радуясь. Он вдруг подумал о своей маме — о приемной матери, миссис Берроуз, — и понадеялся, что с ней ничего не случилось. «Хотя там Дрейк, он за ней присмотрит», — напомнил себе Уилл.
На другой день, придя к источнику, он обнаружил, что чуть поодаль от его крестов появился еще один. Эллиот пришла и села рядом с Уиллом. Пока Бартлби грелся на солнышке и лениво пощипывал траву, девушка едва ли не впервые заговорила с Уиллом откровенно. После недавней встречи со стигийцами они стали относиться друг к другу теплее, по-товарищески, но на этот раз Эллиот по-настоящему открыла ему душу. Она рассказала о своем детстве в Колонии и о том, как ей пришлось уйти из дома, когда ее мать начали шантажировать. А потом упомянула отца-Граничника, о котором почти ничего не знает.
Эллиот вдруг пристально посмотрела Уиллу в глаза.
— Ты чувствуешь себя виноватым из-за того, что мы сделали с Ребекками? Тебе тяжело об этом думать?
Вопрос был совершенно неожиданным, и мальчик с подозрением взглянул на нее.
— Да, тяжело. Но я не сомневаюсь в том, что мы правильно поступили, просто такое не выкинешь из головы.
— Не выкинешь, — согласилась девушка. — Никогда.
Эллиот подобрала у источника два плоских камня, отполированных водой. Она взяла по одному в каждую руку, будто взвешивая.
— Можно задать тебе вопрос? — поинтересовался Уилл.
— Задавай, — пожала плечами Эллиот.
— Ты ведь застрелила Граничника, такого же, как твой папа, — начал мальчик.
Эллиот рассеянно выковыряла из земли третий камень. Поскольку руки у нее были уже заняты двумя первыми, она в конце концов швырнула его в лужицу родниковой воды. Услышав всплеск, Бартлби тут же перекатился на живот и сел, словно высматривая, где это плещется рыбка или какое-нибудь незадачливое земноводное, которое можно слопать.
— А если бы это был твой отец? Ты смогла бы в него выстрелить? — спросил Уилл.
— Никогда об этом не думала, — быстро ответила Эллиот. — Моего отца давно нет в живых, так что ничего подобного случиться не может.
В переполненном пабе в центре Сохо за столиком в углу сгорбился человек в теплом пальто. Из-под нечесаной шевелюры глядело красное лицо пропойцы. Он неуклюже повертел в руке стакан и обнаружил, что тот пуст. Человек что-то пробормотал и стукнул кулаком по столу. Стакан полетел на пол и разбился. Тут пьяница поднял голову.
— Стигийцы! — фыркнул он и заплетающимся языком проревел: — Да к дьяволу их!
Гомон разговоров не прервался ни на мгновение — никто даже не взглянул в его сторону. Человек мутным взглядом обвел толпу тех, кто спешил выпить свою пинту после трудового дня, прежде чем направиться домой.
Он криво усмехнулся.
— И вас к дьяволу! Слепцы несчастные! Вы знать не знаете, что вокруг творится!
И на этот раз никто не обратил на него внимания — кроме худощавого мужчины с бледным узким лицом, который неожиданно появился за тем же столиком.
— Возьми себя в руки, Дрейк. Если будешь так себя вести, загремишь в каталажку. А ты знаешь, что это значит, — строго сказал он низким голосом и придвинулся ближе к ренегату, чтобы его не подслушали. — Я тебя выручил, чтобы уплатить тебе долг чести за то, что ты спас мою дочь. Но я тебе не крестная-фея. Второй раз у меня так, может, и не получится.
Дрейк вытер рот.
— Иногда мне кажется, что это Эллиот меня спасла, — растягивая слова, произнес он и поднял опухшие глаза на бывшего Граничника, который выволок его из фургона в тот день в Хайфилдском парке. Воинственный настрой ренегата сменился унынием, и он повесил голову. — Белые Воротнички везде меня обошли. Я подвел Селию. Я подвел Кожаного. Я всех подвел. И вирус наверняка еще у стигийцев — хоть сейчас признавай поражение. Со мной покончено. Со всеми нами покончено. — Он с отчаянием посмотрел на собеседника. — Что мне осталось? Что я могу сделать?
— Что-нибудь придумаем, — уверенно сказал стигиец, помогая Дрейку встать. — А сейчас давай-ка домой.
Глава 40
— На сегодня с меня хватит, — объявил Уилл.
— Да? Уже устал? — пробормотал доктор Берроуз, не отрываясь от блокнота. Он зарисовывал рельеф с пирамиды.
— Рука что-то заныла, — добавил Уилл, хотя рана от копья Граничника давным-давно зажила.
— Соскучился по Эллиот? — хитро спросил доктор.
Уилл, пропустив намек отца мимо ушей, поднял взгляд на неподвижное солнце.
— Просто не хочу опять перегреться, — сказал он, поправляя широкополую шляпу, которую Эллиот сшила ему из шкуры какого-то животного.
Они с отцом работали на склоне пирамиды, и хотя шляпа неплохо защищала от прямого солнечного света, отраженные лучи все равно попадали на лицо.
— Ну да, верно, — наконец ответил доктор Берроуз и посмотрел на сына.
Уилл потер глаза и поморгал.
— Из всех мест, куда мы только могли угодить, это самый жуткий кошмар для альбиноса. Пап, давай ты в следующий раз выберешь мир, где чуть побольше облаков? — с улыбкой сказал он.
— Постараюсь. Давай иди, раз тебе так надо, — мрачно ответил доктор. Ему позарез требовалась помощь сына, чтобы зарисовывать рельефы и письмена со всех ступенек пирамиды. Надписи были сделаны
