номера и даты.
«В таком состоянии вам не до поездки», — сказали дружинники пассажиру с двумя чемоданами, безуспешно пытавшемуся выйти из вокзального помещения на перрон, чтобы сесть в поезд дальнего следования. Пассажир был до того пьян, что не держался на ногах. Пьяного отправили в вытрезвитель. Но на следующий день перед отходом того же поезда история повторилась. И лишь с третьей попытки гость уехал из Москвы. Вдогонку московские дружинники отправили по месту его работы в Воркуту сообщение о неблаговидном поведении в столице.
Вот некоторые описания поведения пациента, данные доктором В. Л. Найдиным в рассказе «Античные руины», а также в более подробном рассказе лично мне
«Сутяжничество — характерный синдром травмы головы. Он и стал сутяжничать. Некоторые окружающие трактовали это так: „Вот, в нем проснулась истина“. Да никакая не истина! Болезнь. И когда он потребовал вернуть какие-то деньги из Ленинской премии (а он получил ее поровну с Лифшицем), то это было настолько дико, что все были просто подавлены. Это был не их Ландау».
20.12.62. Визит старых друзей — Мусика К. <
«Сформировалась такая глобальная задача; что делать? — Пускать все на самотек, т. е. оставить все, как есть, какая психика у него будет, такая пусть и остается? А жена и некоторые близкие, которые готовы с этим мириться, пусть его обеспечивают. Или же попытаться вернуть его в прежнее русло? <… > Как тут быть? Ведь все эти интеллектуалы и умники, они же не будут заниматься „бытовухой“. Жизнь с больным — вещь тяжелая. И этот вопрос встал очень остро. Первым его обнажил Капица. Чрезвычайно умный человек. Я был вынужден ему рассказать о распре между Корой и Лифшицем. Я был на стороне Лифшица, потому что я считал, что эти обвинения несправедливы. Я видел, как он „ложился костьми“, чтобы спасти Дау. Тратил почти все свои деньги, только чтобы помочь этому человеку. А Капица вдруг сказал: „Ну, что я могу сказать? Он первый раз попал под машину, когда женился на Коре“. Вот его фраза. Доподлинная.
Однако Кора отвечала всем требованиям Льва Давидовича. Была его идеалом. Он же был с легким „приветом“ в этом плане. Жена должна быть блондинкой, очень красивой, и полной дурой. „Вот, посмотрите на Конкордию Терентьевну“, — он говорил. — „Почему Терентьевну, она же Тихоновна?“ — „Нет, она — Терентьевна. Но она себе придумала Тихоновну, потому что она дура“. Она слушала, смеялась».
«… Он помнил сам факт травмы. Он говорил: „Кажется, машину вел Судаков. Судак рыба безвредная“».
Странное заявление. И не потому, что судак — крупный хищник, и, значит, безвреден он уже на столе. А потому, что машину, по словам самого Ландау,
Б. С. Горобец, «Круг Ландау. Физика войны и мира» (2008, см. с. 198) подробно разбирается, со слов современников тех событий, версия, по которой машину в момент столкновения вела Вера Судакова, любовница Ландау, жена его аспиранта. Но к приезду милиции ее муж В. В. Судаков взял на себя вину за аварию. Этот сюжет был затем использован в кинофильме Э. Рязанова «Вокзал для двоих».
«Я бы еще напомнил знаменитую историю, как Ландау вступал в партию.
Как-то он сказал:
— У меня большие неприятности, Владимир Львович. Мне надо в партию вступать, потому что Хрущев, Микоян, все столько для меня сделали. Придется вступать. Это так неприятно, но вступать надо.
— Лев Давыдович, вы поправитесь, тогда и вступите.
— Нет, надо вступать непременно сейчас.
И вот в течение недель двух он сообщал всем приходящим, что у него неприятности: надо вступать в партию. Все понимали, что он еще неадекватен; Потом, наконец, в какой-то день я пришел рано утром к нему. Мы с ним позанимались, он и говорит:
— У меня новость. У меня хорошая новость.
— Что, нога не болит?
— Нет, выяснилось, что можно в партию не вступать.
— Почему?
— Я выяснил, что в партии состоит С., академик. С таким засранцем я в партии быть не могу.
И после этого он всем сообщал, что С. — такой-сякой, поэтому можно в партию не вступать. „Я чист перед Хрущевым“, — говорит он. Валял дурака отчасти, конечно. Он был очень умным человеком».
«Почему-то невзлюбил одного их моих руководителей. Был такой очень яркий человек — Александр Романович Лурия, знаменитый психолог, который написал капитальный труд „Травматическая афазия“. На больных, получивших травму, он описал все виды нарушения речи. И эта книга сейчас переведена на многие языки. Это основополагающий труд для нейропсихолога: анализ, лечение, варианты.
Он тоже занимался с Ландау. Я приходил иногда во время этих занятий. Но Ландау сразу начинал злиться. Не хотел с ним работать, говорил: „Он со мной разговаривает, как с дураком“.
А у того были такие тесты. Он рассказывал сказку про муравья и голубку. Муравей сделал то-то, голубка то-то. Почему муравей это сделал? На что Ландау коротко отвечал и отворачивался. И тот уходил. Этот же номер он проделывал с министром здравоохранения Б. В. Петровским. „О чем мне с ним говорить?“ — и тоже отворачивался. Он же был неадекватен».
Ландау: «Теоретическая физика — молодая наука. Нет, не в смысле молодости науки, а молодости самих физиков. Если до 35 лет ничего существенного не придумаешь, то после — подавно». Помолчал. Потом: «Я, пожалуй, приятное исключение». Заулыбался. — «Боюсь все-таки, что не смогу придумать что- нибудь нетривиальное. Например, когда Эйнштейн в старости написал работу вместе с Подольским, так эту вещь называли работой Подольского, так как все знали, что Подольский дурак…»
К В. Л. Найдину в палату зашла доктор, коллега. «Она глянула на портрет министра Зурабова (я его специально повесил, больных веселил).
— Взгляд стальной, брови чуть прихмурены, а улыбка такая ядовитая… Я рассмеялся. Она тоже».
«Наша Антонина-реаниматолог была четко волчица. Оскалит зубы, отбросит сигаретку, вцепится в помирающего и, глядишь, вернет его из небытия. <…> Простое русское лицо. Привлекательное. Фигура замечательная. Держала форму. <…> У Антонины с директором были свои отношения. Она его несколько раз вытаскивала с того света после сокрушительных инфарктов — этого бича всех активных
