выскочил больной, определивший профессорский гнев словами: „Прямо, как Маннергейм[52]“. Тем не менее, на лекциях он часто срывал аплодисменты. Может быть, потому что свои лекции он нередко завершал призывом: „Да здравствует наше красное солнышко, Иосиф Виссарионович!“ <…>
В 1953 году он передал мне свой разговор с К. Е. Ворошиловым. „Ну как же ты, Владимир Никитич, на первом же допросе признал, что ты английский шпион?“ — спросил тот. „А признаешь тут, куц любезный, когда каждое утро по морде бьют“, — ответил В. Н. Виноградов. Примерно через месяц после освобождения <
По приказу нового министра МВД СССР Л. П. Берия врачи были освобождены менее чем через месяц после смерти Сталина. В рукописном журнале семьи профессора А. С. Компанейца записан следующий короткий рассказ врача Н. А. Поповой, подруги Елизаветы Соломоновны Компанеец (
«Когда о „врачах-вредителях“ объявили в газетах, там были перечислены почти исключительно еврейские фамилии. На самом деле там сидели и русские врачи, и среди них Нина Алексеевна Попова, моя (Е. С. К.) приятельница. Вот, что она мне рассказала. Их рассадили в одиночки и заковали в кандалы. Так как они понимали, что их ждет только смертная казнь, они, чтобы избежать пыток, все во всем „сознались“. Прошло некоторое время и ее вызвали к следователю. В кабинете, кроме следователя, сидел очень крупный военный, бывший пациент Поповой. Он встал и сказал: „Дорогая Нина Алексеевна, здравствуйте!“ — и пожал ей руку. Ей предложили поговорить по телефону с ее мужем, который сидел по этому же делу. Она ничего не понимала. К вечеру ее из камеры вызвали с вещами. Она решила, что ночью будет расстрел. Отвезли ее в Лефортовскую тюрьму. У входа офицер спросил ее: „Вам что — нехорошо?“ Она попросила стакан воды. Ее завели в камеру, она легла и, как ни странно, заснула. Проснулась и увидела, что уже светло. Значит, сегодня казни не будет. А через несколько часов ее с мужем отвезли домой и там, в подъезде, пока искали управдома, чтобы открыть квартиру, им сказали, что Сталин умер».
Смерть величайшего диктатора XX века повлекла за собой среди прочего и гору журнальных статей и книг о нем. В них приводятся, во-первых, детали собственно ухода из жизни генералиссимуса И. В. Сталина 5 марта 1953 г., в многоцветном орнаменте трактовок и якобы свидетельств — от бытовых до конспирологических. Во-вторых, эта смерть обрастает горами самых фантастических высосанных из пальца интриг, предшествовавших этому событию в кремлевской верхушке. Я лишь перечислю основные детали «убийства» Сталина, не придавая никакого исторического веса этому умышленному и/или легкомысленному бреду: скорее всего, «убийство» совершил Л. П. Берия путем отравления вождя; сюда же «притянут за уши» маршал Г. К. Жуков, якобы пытавшийся спасти Сталина от Берии (см., если угодно, коммерческую теледешевку под названием «Stalin Live»); заговор иностранной разведки, бесконечные навороты из противоречивых показаний и вранья охраны и обслуги Сталина; наличие и роль двойников Сталина и т. д. Наверное, подобная историческая патология неизбежна, когда дело касается смерти человека, окруженного тайной и властвовавшего над третью земного шара. Вместе с тем не вижу исторической пользы, да и просто нет желания пытаться анализировать эти кучи бредовых «источников». Не считаю нужным даже ссылаться на авторов этой многотонной бумажно-пленочной галиматьи.
Но что же тогда считать за материалы, достойные доверия? Ответ прост и состоит из двух частей. Во-первых, надо опираться на прямых свидетелей событий. Во-вторых, учитывать их общественную репутацию: какой профессии эти люди, попадались ли ранее на вранье, при каких обстоятельствах и когда появились их свидетельства о событии. Так вот, что касается смерти Сталина, мне представляется возможным выделить двух таких людей. Первый из них — Никита Сергеевич Хрущев. Он был прямым свидетелем обстоятельств смерти Сталина и единственным из членов Политбюро, кто об этом рассказывал еще в 1950-е гг. Несомненно, он знал о смерти Сталина все или почти все. В то же время он был явно заинтересованным лицом и потому не мог быть правдив во всем. И, тем не менее, за неимением других серьезных свидетелей (до буквально вчерашнего дня) серьезные историки были вынуждены опираться главным образом на версию Хрущева.
Но вот!.. В газете «МК» (21.04.11) появляются записки академика А. Л. Мясникова (подготовленные Верой Копыловой). Он входил в консилиум врачей, лечивших Сталина, был участником вскрытия его трупа. «МК» обещает вскоре опубликовать целиком эти записки академика, законченные им еще в 1965 г., незадолго до своей смерти, но потом изъятые КГБ в спецхран. О существовании этих записок знал ближайший ученик Мясникова академик Е. И. Чазов, который и посоветовал литератору Ольге Шестовой отредактировать и издать книгу под названием: «Я лечил Сталина». Кратко изложим основные моменты из опубликованной части записок.
«Поздно вечером 2 марта 1953 г. к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы: „Я за Вами — к больному хозяину“». По дороге захватили еще профессора-терапевта Е. М. Тареева и академика-невропатолога Н. В. Коновалова. В комнате, где на тахте лежал больной, уже находились: министр здравоохранения СССР A. Ф. Третьяков, начальник Лечсанупра Кремля И. И. Куперин, Главный терапевт Минздрава профессор П. Е. Лукомский, членкор АМН СССР И. Н. Филимонов, профессора И. С. Глазунов и Р. А. Ткачев и доцент B. И. Иванов-Незнамов.
Министр рассказал, что в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. <…> Консилиум был прерван появлением Берии и Маленкова. <…> Берия обратился к нам со словами о постигшем партию и народ несчастье и выразил уверенность, что мы сделаем все, что в силах медицины. «Имейте в виду, — сказал он, — что партия и правительство вам абсолютно доверяют». <…> Эти слова были сказаны, вероятно, в связи с тем, что в это время «врачи-убийцы» сидели в тюрьме и ждали смертной казни.
Далее А. Л. Мясников приводит медицинские показатели больного (дыхание Чэйн — Стокса, давление 220/110, температуру 38°). Пишет, что диагноз был ясен: кровоизлияние в правом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза. Перечисляет предписанные средства лечения: обильное введение препаратов камфары, кофеина, строфантина, кислород, пиявки и профилактически пенициллин.
«Мы ночевали в соседнем доме. Каждый из нас нес свои часы дежурства у постели больного. Постоянно находился при больном и кто-нибудь из Политбюро ЦК, чаще всего Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян. 3-го утром консилиум должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным: смерть неизбежна».
Далее А. Л. Мясников приближается к описанию финала.
«Весь день 5-го мы что-то впрыскивали, писали дневник, составляли бюллетени. Члены Политбюро подходили к умирающему, люди рангом пониже смотрели через дверь. Помню, Н. С. Хрущев, коротенький и пузатый человечек, также держался дверей, во всяком случае и в это время иерархия соблюдалась: впереди — Маленков и Берия, далее — Ворошилов, потом — Каганович, затем — Булганин, Микоян. Молотов был нездоров, но он два-три раза приезжал на короткий срок».
«Наконец, она наступила — в 9 часов 50 минут вечером 5 марта. <…> 6 марта в 11–12 часов дня <…> состоялось вскрытие тела Сталина. Из состава консилиума присутствовали только я и Лукомский. Вскрывал А. И. Струков, профессор 1-го МОЛМИ, присутствовали: Н. Н. Аничков, биохимик профессор С. Р. Мордашев, который должен был бальзамировать труп, патологоанатомы профессора Скворцов, Мигунов, Русаков. <…> Все подтвердилось. Очаг кровоизлияния в области подкорковых узлов левого полушария был величиной со сливу. <…> Немножко жутко и забавно было видеть, как плавали в тазах с водой вынутые из Сталина внутренности — его кишки с содержимым, его печень…»
