лежал “макаров”, и теперь карманы уравнялись.
Вооружившись этими противовесами, Забелин откинул крючок и толкнул дверь. И едва не сбил с ног Пацюка. Тот стоял перед Забелиным в красной, не первой свежести рубахе в крупную клетку и спортивных штанах. Худой и несчастный, с запавшими щеками, запавшими глазами и запавшим ртом, похожий на фоторобот всех серийных убийц сразу.
– Что-то вы долго, шеф, – сказал он, тщетно пытаясь заглянуть в ванную, из которой только что вышел Забелин.
Как будто это что-то могло изменить.
– Кровь носом пошла, – соврал Забелин. – У меня бывает иногда… А я, хоть и старый черт, до сих пор этого боюсь. А ты?
– Нет. Не боюсь.
– Не сомневаюсь.
– В каком смысле? – насторожился Пацюк.
В самом прямом, парень. Да и чего тебе бояться крови, если ты ее тазами с места на место таскаешь. Да еще по моргам бегаешь. Но ничего подобного Забелин вслух не произнес. Наоборот, осклабился в приветливой улыбке.
– Тебе привет от Крянгэ. Просил передать, что про сотенную помнит.
Кровь прилила к щекам Пацюка, и это тоже не укрылось от Забелина. Явно смутился, покраснел – интересно, почему? Потому что стыдно деньги не возвращать? Или потому, что Крянгэ застукал его в морге?
– Я тоже помню. – Пацюк посторонился, пропуская Забелина в кухню. Но тот даже не подумал пройти. Поворачиваться спиной к типу, у которого и на уме, и в кулаках, спрятанных в карманы, неизвестно что… Это извините!..
– Сначала ты. На правах, так сказать, хозяина…Кухня была самой обыкновенной. Холодильник у окна, стол у стены, несколько навесных шкафчиков, несколько давно вышедших из моды чеканок: “Девушка и лань”, “Девушка и березка”, “Девушка и лунный свет”. В окружении одинаковых, как патроны к “АКМ”, девушек можно было немного расслабиться. Слава богу, хоть здесь нет никакого намека на присутствие покойной. Однако будь его, забелинская, воля, он присовокупил бы к трем чеканкам еще две: “Девушка и таз с кровью”, “Девушка и опасная бритва”. И снабдил бы их соответствующим артикулом.
Сам же Пацюк опасным не выглядел. Во всяком случае, пока разливал по чашкам странную жидкость наглого, ярко-рубинового цвета.
– Это что такое? – удивился Забелин.
– Каркадэ, – пояснил Пацюк. – Цветочный чай. Очень полезный. Вам сколько сахару?
– Три. Нет, четыре.
Забелину предстоял серьезный разговор, который мог кончиться чем угодно. А перед “чем угодно” никогда не помешает накачаться дармовой глюкозкой.
Пока Пацюк заправлял забелинский чай сахаром, следователь крутил головой, изучая возможное поле боя. В кухне не особенно развернешься и состязания по вольной борьбе не проведешь – слишком тесно. Так что, вооружившись пистолетом и спрятав бритву, он до некоторой степени себя обезопасил. Никаких ножей в обозримом пространстве, никаких утюгов, паяльников, напильников, штопоров; никаких подсвечников и канделябров. И отбившихся от рук пестиков для картофельного пюре.
Можно приступать.
Забелин отхлебнул широко разрекламированный Пацюком каркадэ (оказавшийся на поверку самым обыкновенным компотом, в котором плавали скукоженные тельца каких-то цветов) и ласково, по-отечески, улыбнулся:
– Да, брат… Лицо у тебя не того. Не внушает оптимизма…
– Вы уже говорили об этом, – напомнил Пацюк.
– Что-то припоминаю. Часто тебя так накрывает?
И снова мочки пацюковских ушей вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Забелин сильно подозревал, что – крокодиловы.
– Не часто, – выдавил из себя Пацюк. – Редко. Никогда такого не было.
– Я сенную лихорадку имею в виду, – уточнил Забелин.
– Я тоже. – Лихорадочный румянец переместился с мочек на щеки.
– А ты что подумал? – продолжал донимать Пацюка следователь.
– Про сенную лихорадку… подумал.
– Тебе отлежаться надо. А не по моргам шастать. Кстати, ты что там делал?
Пацюк открыл было рот, снова закрыл его и ничего не сказал. Только волосы у него зашевелились. Именно зашевелились, издавая какое-то странное, едва уловимое ухом шипение. Забелин завороженно наблюдал за каплей слюны, приклеившейся к уголку пацюковского рта. Наверняка почище серной кислоты будет. Сейчас сорвется и упадет. И тогда прости-прощай чистенький пластмассовый столик. Прожжет до основания.
Но до порчи мебели дело не дошло. Пацюк слизнул слюну, судорожно дернул кадыком и спросил, глядя прямо в глаза Забелину:
– Вы зачем пришли?
– Кетотифен принес. И пиво, – Забелин достал из кармана плаща, который так и не снял, упаковку
