– Мне нужно поговорить с вами.
– А мне – нет, – ответил краснорожий Тимур Манивальдович под одобрительное похмыкивание присутствующих.
– Меня зовут Пацюк Георгий Вениаминович, я следователь по особо важным делам… – самочинно повысил себя в звании стажер. А что, звучит совсем неплохо: Пацюк Георгий Вениаминович, следователь по особо важным делам. А еще лучше – Пацюк Георгий Вениаминович, Генеральный прокурор Российской Федерации.
– Следователь по особо важным делам? Ну а я тогда – Хуан Антонио Самаранч, в натуре! – захохотал Жумыга.
И-эх, если бы при Пацюке были его заветные корочки, а не эти молью траченные мухоморы, этот алконавт попрыгал бы у него, как вошь на гребешке! Но корочек не было, и с этим приходилось считаться. Что ж, придется все-таки нарушить статью № 309 УК РФ “Подкуп или принуждение к даче показаний…”. Пацюк вытащил из кармана сотенную и поманил ею Жумыгу.
Сотенная сразу сделала того сговорчивее. Напрочь забыв, что он “Хуан Антонио Самаранч, в натуре”, Жумыга двинулся за Пацюком.
При помощи нехитрых манипуляций с купюрой Егор загнал его в кабину “Москвича”, а сам уселся рядом, на водительское сиденье.
– Ну? – спросил Жумыга, не сводя глаз со ста рублей.
– В прошлую субботу, во второй половине дня вы были в районе Московского проспекта…
– А вы откуда знаете?
– …вы были в районе Московского проспекта и проезжали мимо ресторана “Аризона-69”. Проезжали?
– Не знаю. – Поджарая румяная сотенная гипнотизирешала Жумыгу. – Вам виднее. Если говорите – проезжал, значит, проезжал.
– Около ресторана вас остановила черноволосая девушка. Очень красивая, – задержав дыхание, добавил от себя Пацюк.
– Ну, этих девушек как грязи…
– Очень красивая. Черные волосы, броский макияж, черная помада, на щеке небольшая родинка с правой стороны. Черный длинный плащ, на левой руке три кольца. Одно – с большим черным камнем без оправы – на безымянном. Еще одно – на указательном, камешек помельче, овальной формы. И серебряное кольцо на большом – дракон с витым хвостом. Небольшая черная сумочка…
Жумыга завороженно слушал Пацюка.
А Пацюк… Он помнил каждую крошечную морщинку у нее на лице, каждую складку на сгибе рукава! И даже длину каждой ресницы.
– Вспомнили?
Чертов Жумыга, пропивший свою память еще тогда, когда Адам и Ева шастали по райскому саду без фиговых листков, напряженно молчал.
– Вспомнили? – еще раз повторил Егор. Сотенная стремительно вырывалась из рук Жумыги, и он не мог, не хотел, не желал с этим соглашаться.
– Может, еще какие приметы? – с затаенной надеждой спросил Тимур Манивальдович. – А то какие-то кольца, черный плащ… Ей-богу, так каждая вторая прошмандовка выглядит, если не первая. Вы по существу говорите.
Пацюк с трудом удержался, чтобы не влепить алкашу оплеуху. Поставить производство ангелов на поток и цеплять каждому сопроводительный ярлык “Прошмандовка. Расфасовщик № 1” – это было слишком.
– Красивая девушка! Очень красивая. Вы меня понимаете?
– Все очень красивые, – продолжал упрямиться Жумыга. – Вы какие-нибудь особые приметы сообщите.
– Ну хорошо. У нее был сломан ноготь на правой руке. На указательном пальце, – уже ни на что не надеясь, сказал Пацюк.
И тогда Жумыга вспомнил. Определенно вспомнил: глаза Тимура-Самаранча расширились, нос расплющился, а губы вытянулись в трубочку.
– Ну! Что же ты раньше не сказал, деятель?! Про ноготь. Точно! Подсела ко мне одна сумасшедшая. Всю дорогу по этому ногтю убивалась, рыдала даже.
– Откуда знаешь, что по ногтю?
– Да сама она и сказала! Не сразу, конечно. Сначала, когда машину остановила… ну, не остановила даже, а, считай, под колеса бросилась… Так вот, минут пять она тряслась, все приговаривала: “Что же теперь делать, что делать?!” Я спрашиваю: “Что случилось-то?” Она замолчала, а потом давай мне про свой сломанный ноготь талдычить. Даже мне его под нос совала, говорила, что растила-де не одну неделю, и так бездарно потерять! Да, именно так она и сказала: “бездарно потерять”. Я думал, ее валерьянкой придется отпаивать. Один раз даже остановился, банку пива ей взял, чтобы успокоилась.
– А она?
– Даже спасибо не сказала. И не успокоилась, заметьте. Так и проплакала всю дорогу.
Да, это было вполне в стиле Мицуко – такой, какой ее запомнил Пацюк. Не проронить ни единой слезинки, узнав, что бывший возлюбленный покончил с собой. И лить потоки над каким-то жалким ногтем.
Что ж, именно это делает женщину женщиной.
