— Хорошо, — Гольтман оказался кроткой овцой. — Может быть, чаю?
— С удовольствием.
Гольтман скрылся в недрах особняка, я присела на оттоманку, за инкрустированный перламутром столик против клавесина. На столике стоял крохотный китайский болван, такой хорошенький, что мне сразу же захотелось сунуть его за пазуху. Иосиф Семенович появился спустя несколько минут с папкой и вазочкой печенья.
— Чайник сейчас закипит. Есть отличный зеленый чай. Изумительно действует на печень.
— Буду признательна, — зеленый чай я ненавидела лютой ненавистью.
Иосиф Семенович посмотрел на меня с любовью.
— Сейчас мало кто знает толк в зеленом чае. Он создан для гурманов.
— Не могу с вами не согласиться, — руки мои так и тянулись к папке. — Если вы не возражаете, я просмотрю бумаги.
Две миниатюры, витражный проект ван Альста и картины без указания авторства. Но их оказалось не две, а три. Должно быть, Марич ошибся, когда перечислял украденные ценности. Мне было наплевать на миниатюры и даже на картонку ван Альста. Совсем другое интересовало меня. И я сразу же нашла то, что меня интересовало. “Рыжая в мантии”, вот под каким именем проходила Дева Мария!.. Я вдруг испытала чувство жгучей ненависти к очкастому счастливчику. Но чем дольше я изучала бумаги, тем в большее недоумение приходила. И миниатюры, и злосчастный ван Альст, “Снятие с креста” и даже “Отдых на пути в Египет” неизвестных авторов семнадцатого века школы Рубенса были описаны с чисто еврейской основательностью.
В записях было указано все, вплоть до малейших деталей, кракелюров [13] и механических повреждений поверхности. К реестру каждой вещи были приложены фотографии. Вот только “Рыжая в мантии”…
Ни единого слова, кроме порядкового номера в общем перечне. Одна-единственная строка, против которой стоял вопрос.
Пока я размышляла над этим удивительным обстоятельством, явился Гольтман с чайником и маленькими фарфоровыми чашками.
— Ну как? — спросил он, разливая зеленую бурду в коллекционный китайский фарфор.
— У вас уникальная коллекция, — совершенно искренне сказала я.
— Дядя собирал. Он был одержимым человеком.
— А вы?
— Знаете, я вряд ли смогу достойно продолжить его дело. Барокко всегда казалось мне слишком помпезным стилем. Готика — вот что меня привлекает.
А он милашка, этот Иосиф Семенович! И дремучий аскет — только аскетам могут нравиться вытянутые ступни готики.
— Куда вы уезжаете?
— Я уже говорил следователю… В Эссен, на постоянное место жительства. Мне предлагают хорошую работу.
Милашка и дурак. Имея такой Сезам на дому, такие копи царя Соломона, можно не работать до конца дней своих. Положительно, Иосиф Семенович был выбракованной овцой в прагматичном еврейском стаде.
— Пейте, прошу вас. Заварен по старинным тибетским рецептам.
Я отхлебнула из чашки и даже не поморщилась.
— Божественный вкус. Такой же божественный, как и ваша коллекция. Надеюсь, скоро она будет восстановлена полностью.
— Это было бы замечательно.
— С вашего позволения, Иосиф Семенович… Нас интересует одна картина. К сожалению, она не описана. Я имею в виду “Рыжую в мантии”…
Гольтман поперхнулся чаем и покраснел так, как будто я сказала что-то непристойное. Нет, я была не совсем точна в определении: в глазах Иосифа Семеновича промелькнул легкий ужас.
— Почему… почему вы спрашиваете о ней?
— Потому что она была украдена.
— Но ведь… я не указал ее….
— Что значит — не указали? — удивилась я.
— В списке похищенного ее не было.
Ты трижды дура, Кэт! Но кто мог предположить, что у Гольтмана странные отношения с доской. Такие странные, что он даже не хочет афишировать ее похищение. В любом случае картина принадлежит ему. Ему и его покойному дяде. Интересно, кто поставил вопрос против названия картины? И почему нет ее описания?
— Как вы узнали, что она украдена? — не отставал от меня Иосиф Семенович.
— Компетентные органы ведут сейчас оперативную разработку одного нерного антиквара. Есть сведения, что некоторые вещи из украденной коллекции могут быть у него.
— Не поймите меня превратно… Но я вообще не связывал эту картину с ограблением. Час от часу не легче!
— Почему?
— Она хранилась совсем в другом месте. Не там, где все остальные похищенные ценности. Я не мог предположить, — Гольтман вдруг прикусил язык. — Ее нашли?
— Пока нет, но…
— Слава богу! — невыразительное лицо Гольтмана пошло пятнами.
— Я не понимаю вас…
— Я надеюсь, что эта картина никогда не будет найдена, — Иосиф Семенович близко придвинулся ко мне, и я явственно почувствовала запах магнезии, исходящий от его волос. Магнезии и валерьянки. Рука с чашкой повисла как плеть, и несколько капель чая пролилось на мой костюм.
Гольтман не заметил этого.
— Мы постараемся вернуть ее вам. И в самом ближайшем времени, — я осторожно отвела от себя руку с чашкой.
— Вы не знаете. Почему вы ей заинтересовались? Именно ей?
— Я уже говорила вам. Эта картина…
— …эта картина убила дядю, — выдохнул Иосиф Семенович.
Ничего себе поворотец! Чтобы собраться с мыслями и выбрать верный тон, я качнула голову болванчика. Влево-вправо, влево-вправо, узкие глазки, узкий ротик — все ли ты делаешь верно, Катька, Катенька, Кэт, Катерина Мстиславовна? И не будешь ли ты гореть в аду за свое вранье?..
— О чем вы говорите, Иосиф Семенович? Вы же трезвый человек…
— Хорошо. Я объясню… Я не стал рассказывать следователю, потому что меня сочли бы за сумасшедшего. Я думал, что избавился от нее навсегда.
— Надеюсь, мы сумеем вернуть ее.
— Нет. Никто не требует от вас такого рвения, — Гольтман попытался взять себя в руки. — Я бы предпочел никогда не то что не видеть, но и не слышать о ней.
— Даже если ее рыночная цена составит несколько сот тысяч долларов?
— Сколько бы ни стоила. Это проклятая картина. Она была у дяди всего лишь месяц. И она его убила.
— Насколько я знаю, он умер от инфаркта.
— Какая разница, от чего он умер… Мы не были особенно близки с ним. Дядя Аркаша был вообще замкнутым человеком. Его семьей были его картины, он был одержим ими. Но особая привязанность… Нет, он не был привязан ни к чему, он продавал и покупал, загорался и охладевал. Он никогда не был женат — его картины были его гаремом. Иногда он от них избавлялся, как избавляются от надоевших наложниц. И тотчас же покупал новые. Он был чрезвычайно влюбчивым человеком.
— Очень странный вид влюбленности, вы не находите?
— Он вообще был своеобразным человеком. В прошлом году его пригласили на Рождество — в
