Марич открывает карты первым.
— “Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе”… — задумчиво повторил Марич и посмотрел мне прямо в глаза. Вот ты и попалась, воришка, читала я в его бесстрастных зрачках. Будешь знать, как мародерствовать и вести следствие по ложному пути.
— Это вы обо мне? — нагло спросила я и закинула ногу за ногу. — Я польщена.
— Я тоже польщен. Девушка с картины похожа на вас.
— Завтра же перекрашусь под ореховое дерево…
— Не стоит. Вам идет рыжий цвет. А вот красть вам совсем не идет. Началось!..
— Красть? Что вы имеете в виду? — ни один мускул не дрогнул на моем лице.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. То досадное недоразумение с бывшим мужем вашей подруги.
— А что? Вскрылись какие-то новые обстоятельства дела?
Судя по всему, запаса прочности Маричу не хватило, он заиграл скулами и в упор посмотрел на меня.
— Это старые обстоятельства дела. Я говорил вам о похищенном. В каталоге у Гольтмана была указана одна картина. Она называлась “Рыжая в мантии”. А в последней описи коллекции эта картина отсутствует.
— Что вы говорите!.. Ее тоже украли?
— Не валяйте дурака! Вы прекрасно знаете, что “Рыжая в мантии” и картина, проданная вами на аукционе, — одно и то же.
Больше всего мне хотелось забиться под стол и захныкать, и я с трудом поборола в себе это сладкое детское желание. Нужно идти до конца.
— Ошибаетесь, капитан. Я не продавала картину. Я продала створку от триптиха. Вам подтвердит это любой эксперт.
— Плевать я хотел на экспертов, — он нетерпеливо ударил ладонью по колену. — Это одна и та же картина. И мы с вами знаем это.
— Я ничего не знаю. Эта ваша… как ее… “Рыжая в мантии”… Она заявлена в розыск?
Сейчас или никогда. Если Иосиф Семенович Гольтман, этот недорезанный любитель сюжетов и символов, подвел меня, если дал показания, что я запугивала его… Мне труба.
Но Иосиф Семенович оказался пугливой душкой, он не подвел, — именно поэтому Марич сейчас молчал.
— Так она заявлена в розыск? — повторила я свой невинный вопрос. Он прозвучал издевательски.
— Нет, — сдался Марич. — В розыск она не заявлена. К сожалению.
— Почему же — к сожалению?
Марич перегнулся через стол и прошептал:
— Потому что я не могу ухватить тебя, хотя уверен, что ты не такая овца, какой кажешься!
— А я кажусь вам овцой? — продолжала издеваться я. — Очень жаль. Хотелось бы казаться Марией Египетской [19].
— Ты кажешься мне отпетой сукой, к тому же неразборчивой в средствах. И ты плохо кончишь, обещаю тебе.
— Я буду жаловаться на вас вышестоящему начальству, капитан. В подразделение внутренних расследований. Оскорбляете, угрожаете, пытаетесь навесить на меня какое-то дело… Вам что, больше всех надо, Кирилл Алексеевич?
— Мне не нравится история с картиной, — он уже и сам сожалел о своем внезапном порыве. Нужно помочь капитану укрепиться в этом своем сожалении и постараться быть с ним помягче. — И я подозреваю, что вы как-то причастны к краже у Гольтмана.
— Не причастна. Честное слово, — совершенно искренне сказала я. — Я просто имела неосторожность знать покойного Быкадорова. И оказалась в ненужное время в ненужном месте.
— Как у вас появилась эта чертова створка?
— О, это целая детективная история… — я со значением посмотрела на Марича. — Пардон, капитан! Мой приятель… Вы его знаете. Лаврентий Снегирь…
— Покойный, — губы капитана расползлись в иронической улыбке. Он ничего и никогда не забывал.
— Каюсь. Иногда приходится прибегать к таким невинным шуткам… Сами понимаете, время сейчас тяжелое, так что выживаем, как можем.
— Ну-ну…
— Так вот. Лаврентий купил ее где-то в провинции. Совершенно случайно. А оказалось, что она представляет большую ценность.
— Насколько большую?
— Не считайте меня за дуру, Кирилл Алексеевич. Вы же сидите сейчас со мной не просто так. Вы прекрасно знаете, сколько она стоит. Но налоги в казну мы выплатим полностью, можете в этом не сомневаться.
— Налоги — это не моя компетенция.
— Извините. Но раз вы такой борец за справедливость… Тогда закажите мне еще вина.
Марич молча поднялся со стула и отправился к стойке. Слава богу, хоть минуту я могу передохнуть. От этого неформального допроса с пристрастием у меня взмокла спина и подмышки. И теперь я ощущала тонкий запах пота, который не могла забить даже туалетная вода “True woman in blue”, подаренная мне Лаврухой на последнее Восьмое марта. Жека получила аналогичную коробочку — “True woman in red”. Я исподтишка наблюдала за Маричем. Если бы он не был поганым ментом, я бы даже могла попытаться закадрить его. И назначать ему встречи в “Пирате” по четвергам. У него хорошие руки — руки, которые готовы сомкнуться на моей шее. И хорошо очерченный рот. И ровные крупные зубы, которыми он готов рвать меня на части. Хорошенький бы получился альянс — мент и воровка, слуга закона и прожженная авантюристка.
Впрочем, не такая уж прожженная, хотя и легко обучаемая.
Марич вернулся с очередной порцией вина: теперь он взял дорогущий коллекционный “Аликант Буше”, который я не могла позволить себе последние полгода. Широкий жест, ничего не скажешь.
— Решили разговеться, капитан?
— Решил.
Марич поднял свой бокал, и мы чокнулись.
— Вы не сказали мне, что нынешний владелец картины умер сегодня ночью, — ласково произнес он, и я едва не поперхнулась “Аликантом”.
Экзекуция продолжается. Сейчас меня вздернут на дыбе.
— Вы меня об этом не спрашивали.
— Но про кота-то вы мне сказали…
— Кота я любила больше. А вы и в это дело сунули свой нос? Вы, я смотрю, многостаночник.
— Питер город маленький, Катерина Мстиславовна. Не часто в нем умирают люди такого калибра, как Алексей Титов. Вы ведь были там этой ночью, правда?
— Это допрос?
— Нет. Просто беседа за бокалом хорошего вина.
— Да. Я была там прошлой ночью. И даже успела переспать с ним позапрошлой ночью, — “Аликант Буше” ударил мне в голову, и я пошла вразнос. — Ну как, соответствую я званию отпетой суки?
— Вполне, — спокойно сказал капитан. — И что вы можете сказать о его смерти?
— Ничего. Знаю только, что он умер от инфаркта. Я здесь ни при чем.
— Вы здесь ни при чем… — Марич прищурился. — Вы только всегда оказываетесь рядом с трупами. Вот что меня смущает.
— Случайность. Мы все оказываемся рядом с трупами. Рано или поздно.
— Может, вам переквалифицироваться в патологоанатомы? Такая философия как раз в их духе.
— Меня вполне устраивает моя профессия.
— Торговать крадеными картинами, — не удержался капитан.
— Бросьте, — разговор стал утомлять меня. — Это недоказуемо.
