бы это эффект произвело во всем мире: он, Юлиус Штрейхер, выступает в поддержку всемирного еврейства! Он готов был бы сражаться за евреев, если бы они захотели принять его как своего. Трудно придумать ложь глупее и трудно представить себе более гнусного человека. Весь его облик, каждое его слово вызывало отвращение. Тяга к порнографии самого примитивного пошиба проявлялась в характере самой разнузданной, самой пошлой антисемистской пропаганды. По единодушному мнению врачей и психологов, антисемитизм Штрей-хера был явно маниакального свойства.
Убийственно верную характеристику «антисемиту №1» в своей заключительной речи дал Р. А. Руденко:
«Несмотря на то, что в годы войны подсудимый Юлиус Штрейхер формально не занимал должностей, непосредственно связанных с осуществлением убийств и массовых казней, — трудно переоценить преступления, совершенные этим человеком.
Наряду с Гиммлером, Кальтенбруннером, Полем — теми, кто замышлял, конструировал и приводил в действие газовые камеры, душегубки, наряду с теми, кто непосредственно осуществлял массовые акции, Штрейхер должен нести ответственность за наиболее жестокие преступления германского фашизма.
Разжигание национальной и расовой розни, воспитание извращенной жестокости и призывы к убийствам были не только долголетней партийной обязанностью, но и доходной специальностью этого человека.
В течение долгого ряда лет Штрейхер духовно растлевал детей и молодежь Германии. Суду были представлены гнусные «детские издания» «Штюрмера». И поэтому вместе с Бальдуром фон Ширахом Штрейхер должен нести ответственность за то, что морально изуродованная им гитлерюгенд использовала в качестве мишеней еврейских детей, взятых из львовского гетто.
Изуверские «нюрнбергские законы» были для этого юдофоба № 1, как он сам называл себя, и организатора первых еврейских погромов лишь началом борьбы. Как помнит суд, после издания этих законов Штрейхер, призывая к физическому уничтожению евреев Европы, писал: «...только тогда, когда мировое еврейство будет уничтожено, эта проблема будет разрешена».
Я не стану возвращаться также к тем лживым и позорным ритуальным номерам «Штрюмера», которые должны были натравить эсэсовцев на убийство миллионов беззащитных людей и оправдать любые зверства в отношении евреев. Эти доказательства виновности Штрейхера, предъявленные суду в числе других, общеизвестны и бесспорны.
В 1939 году он, предвкушая Майданек и Треблинку, писал о том, что «возможно, только могилы евреев заявят о том, что они существовали в Европе».
В 1943 году, когда газовые камеры Треблинки и Освенцима уже принимали миллионы жертв, в «Штюрмере» были опубликованы статьи, подстрекающие к ликвидации гетто, статьи, полные лжи и злорадства, и, наконец, «Штюрмер» с садистским удовлетворением констатировал: «Евреи в Европе исчезли».
Штрейхер лгал всю свою жизнь. Он пытался лгать и здесь во время суда. Я не знаю, рассчитывал ли он обмануть кого-нибудь этой ложью или лгал по привычке и от страха.
Но кажется мне, что самому подсудимому должно быть ясно: его последняя ложь уже никого не обманет и не принесет ему спасения».
Вряд ли нужно что-либо добавлять к характеристике духовного отца тех, кто разрывал надвое детей в Треблинке.
В обвинительном заключении указывалось: «Подсудимый Гельмар Шахт играл выдающуюся роль в подготовке и осуществлении преступных планов фашистского заговора, выполняя большую и сложную работу».
Защитительная позиция Шахта чрезвычайно проста.
Если ему поверить, он пришел к гитлеризму исключительно из патриотических побуждений, был против агрессивных войн, но за вооружение Германии с целью сохранения мира. Он был за возврат Германии колоний с целью установления экономического равновесия в Европе.
Убедившись в том, что политика гитлеровского правительства преследует чрезмерное вооружение и таким образом угрожает развязыванию второй мировой войны, Шахт перешел в оппозицию к Гитлеру, саботировал мероприятия гитлеровского правительства и в результате как участник заговора против Гитлера был репрессирован.
Свои восторженные письма, адресованные Гитлеру и полные выражений преданности, подсудимый Шахт пытается представить как метод маскировки его подлинных оппозиционных настроений к гитлеровскому режиму.
На самом деле Шахт уже в 1930 году сблизился с нацистским движением. Он тяготел к национал- социалистам, а Гитлер и Геринг добивались поддержки Шахта, который имел обширные связи в промышленных и финансовых кругах западных стран.
На Нюрнбергском процессе он так говорил о своей биографии: «Мой отец эмигрировал в Америку, там жили три моих брата. Мои старшие братья родились за океаном.
Я воспитывался в Гамбурге, учился в немецких университетах, в Париже.
Тридцать пять лет служил в Дрезденском банке, а затем стал руководителем собственного банка.
В 1923 году перешел на государственную службу в должности имперского комиссара по валюте. А вскоре стал президентом рейхсбанка».
Гельмар Шахт, президент имперского банка, министр экономики и генеральный уполномоченный по вопросам военной экономики, по многим свидетельствам, финансовый гений, у которого, к слову, к концу войны отношения с Гитлером настолько испортились, что ему пришлось встретить май 45-го в концентрационном лагере. Но до того он успел добиться немалых заслуг перед фашистским рейхом. Это во многом благодаря его идеям, включая всевозможные хитроумные аферы и махинации, Германия в 30-х годах восстала из пепла и набрала ту силу, которая и позволила ей развязать агрессивные войны с целью поработить весь мир.
Шахт был организатором обращения промышленных магнатов Германии к Гинденбургу с требованием о назначении Гитлера рейхсканцлером. После прихода Гитлера к власти он назначил Шахта президентом рейхсбанка, а через год — министром экономики.
3 мая 1935 года в секретном письме Гитлеру Шахт писал, что быстрое осуществление программы вооружения «является основной проблемой немецкой политики, а потому все остальное должно быть подчинено только этой цели».
Шахт проводит гигантскую аферу, при помощи которой на вооружение было выделено сверх бюджетных ассигнований 12 миллиардов марок.
На допросе Джексон спросил Шахта: «Вы изобрели средство, в результате которого рейхсбанк путем изворотливых операций выплачивал правительству денежные суммы, которые были незаконными»?
Отвечая на другой вопрос Джексона, Шахт сказал, что когда началось вооружение Германии, то другие страны не предприняли ничего против этого. Нарушение Версальского договора Германией было воспринято совершенно спокойно.
Наверно, Джексону было известно, что монополии США помогли фашистской Германии готовиться ко второй мировой войне. Американские капиталовложения в германские предприятия, не считая займов, достигли миллиарда долларов.
Об уверенности Шахта, что покровители — американские монополии не дадут его в обиду, говорит такой эпизод.
Джексон упрекает Шахта, что он после захвата Гитлером Чехословакии захватил чешский банк. Шахт ответил: «Но простите, пожалуйста. Союзники просто подарили ему эту страну».
С 1942 года Шахт как опытный делец, поняв, что фашистский корабль тонет, решает надежно застраховаться. С этой целью он часто встречался с представителями западных держав: затевал с ними
