— Ты со мной? Виксан молчала.
— Девочка… У тебя ведь никого не осталось, кроме меня… Никого… Ты держишься на плаву только потому, что я… Я подставил тебе плечо… Это я, я вытаскивал тебя из всех этих чертовых больниц и наркодиспансеров, где тебе мозги промывали по полной… Вспомни… Я… Если бы не я, ты давно бы уже гнила на зоне…
— В могиле, Ленчик. Ты забыл сказать про могилу, это впечатляет…
— Я не хотел об этом… Так ты со мной?
— Да… Да… Черт… Да…
— Вот и умница… Я знал, знал… Только ничего не нужно бояться.
После этого тихого, отчаянного «да» я сразу же потеряла интерес к Виксану. Ее «да» было таким же овечьим, как и мое. Ничем не отличалось. Вот только что там она несла насчет каких-то лесбиянок… Не то, чтобы слово было мне незнакомым, нет… Быть лесбиянкой — означало сосаться не с парнем, а с девчонкой. И даже спать с ней… Весело, ничего не скажешь. Но быть лесбиянкой — это «не есть хорошо», как говорит мой папахен в минуты просветления. Это — плохо, плохо, плохо. И стыдно. И на тебя будут показывать пальцами: «вон, лесбиянка пошла»… И никто не сядет рядом с тобой. Никто. И все будут шептаться у тебя за спиной… А папахен вообще раздавит между ногтями, как платяную вшу… Весело, ничего не скажешь… Вот только при чем здесь фильм? И при чем здесь мы с Динкой?
Не-ет… Нужно делать отсюда ноги. И побыстрее… От этого сумасшедшего парня и его сумасшедшей команды… Пошли вы к черту со своим завиральными идеями. Пошли вы к черту… Пошли вы к черту…
…"ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ": Как вы относитесь к религии?
ДИНА: Иисус Христос — не мой тип мужчины! (смеется).
РЕНАТА: А Дева Мария — не мой тип женщины! (смеется). Религия напоминает мне натуралку, совратить которую — дело чести, доблести и геройства.
ДИНА: Черт, Ренатка, я тебя уже ревную… (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: На что предпочитаете тратить деньги?
РЕНАТА: На книги…
ДИНА: На Ренатку (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: А путешествовать вы любите?
РЕНАТА: Наверное… Пока не пробовали. Очень плотный гастрольный график.
ДИНА: Пока не пробовали, но очень хочется куда-нибудь уехать вдвоем. Есть много разных мест, в которых мне хочется ее поцеловать…
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Например?
ДИНА: У Тауэра, например… Или в Лувре… Или на корриде…
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Вы — самый громкий музыкальный проект года. Многие называют вас самым скандальным проектом в истории отечественного шоу-бизнеса…
РЕНАТА: Скандальным? Да что вы! Мы — белые и пушистые… Вы же сами видите! Мы — не экстремалки.
ДИНА: Разве что — в любви (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Вы сейчас на гребне популярности. Чем вы можете объяснить столь потрясающий успех?
ДИНА: Мы откровенны в своем творчестве. Так же, как и в любви. А любовь должна быть откровенной. Иначе она умирает.
РЕНАТА: Только любовь делает человека самим собой. Только любовь делает его свободным. Мы просто шепнули это на ухо всем: ничего не бойтесь и будьте собой. И нас услышали…"
…Мы сделали это! Черт, мы сделали это!… Мы, Динка и Ренатка, сделали это!!!
Четыре месяца…
Четыре месяца назад мы были никем. Просто — Динкой и Ренаткой. Никому не нужными шестнадцатилетними соплячками. Но мы сделали это! Мы сделали этот альбом! Мы сделали этот клип!… А в том, первом, клубешнике «Питбуль», куда Ленчик привез нас для обкатки… Да, «Питбуль», набитый жующими челюстями каких-то отморозков… И правда, отморозков, папиков с лоснящимися тупыми затылками… Боже, как я боялась… Неизвестно, чего больше — первого выступления или папиковых челюстей… Или пушек, которые наверняка, припрятаны у них под пиджаками… Под взрослыми пиджаками… Это вам не мой слабосильный папахен со своими кулачишками, эти могли и голову разнести в щепки двум малолетним выскочкам-лесби… Нас выпустили первыми, для разогрева какой-то силиконовой популярной дуры, я сто раз видела ее по телеку, но так и не запомнила фамилии. Другое дело — папики. Папики эту фамилию знали, папики специально пришли на нее, папики всем скопом мечтали затянуть ее в свою постель.
Но силикону ничего не обломилось.
Никто больше не думал о ее стоячей груди и ногах, растущих от основания черепа. Никто. Никто. Потому что на разогрев выпустили нас, Динку и Ренатку… Дуэт «Таис». Соплячек в коротеньких юбочках, заглянуть под которые — самое сладкое преступление из всех самых сладких преступлений… Соплячек в мокрых блузках… Именно в мокрых, Ленчик сам поливал нас водой… В мокрых блузках, застегнутых на все пуговицы… Которые хочется вырвать с мясом… С круглыми коленками, с маленькой грудью без всякого силикона… В беленьких носочках, в тяжелых тупоносых ботинках, Ленчик с Виксаном бились над униформой месяц… Тяжелые ботинки — лучшее, тяжелые ботинки — Виксаново. Тяжелые ботинки — единственное, что держит нас на земле. Если бы не они, мы бы давно улетели… Ушли из этого мира, который — против нас. Против нас двоих…
Нет, силикону не обломилось ничего.
Папики просто обезумели. Я не видела этого, я вообще ничего не видела, кроме Динкиного стриженого затылка, мне нравится смотреть на ее затылок, он примиряет меня с Динкой… Ее затылок я бы целовала гораздо охотнее, чем губы…
Я не видела, как обезумели папики.
Я только слышала тишину. Полную тишину. Абсолютную. Они замерли, папики, они сомкнули челюсти, как смежают веки, когда хотят, чтобы что-то длилось вечно…
Черт! Мы сделали это!
Мы поцеловались!…
Впервые мы поцеловались на публике. По-настоящему. До этого только Ленчик с Виксаном видели наш поцелуй — тот самый, который должен был стать фишкой проекта. За этот поцелуй Ленчик мылил нам холку чуть ли не каждый день.
— Больше чувства, девчонки! Больше чувства! Ну что вы ей-богу, как неродные! Ну, вспомните, как с парнями целовались!
— Мне не нравится с ней целоваться… — обычно говорила Динка.
— Нравится не нравится, спи, моя красавица! — обычно говорил Ленчик.
Я обычно молчала, хотя мне тоже не нравилось тыкаться в Динкины губы. Всегда холодные и всегда надменные. Я боялась их; стоило только мне приблизиться к этому темно-вишневому, покрытому инеем склепу, как у меня тотчас же портилось настроение. Да и что мне было делать в этом склепе? Сметать пыль с надгробий? Менять пожухлые цветы? Гонять ящериц?… В кладбищенские сторожа я не нанималась, так- то!…
— Да она, наверное, и целоваться не умеет, — Динке нравилось макать меня башкой в дерьмо, это было ее любимое развлечение. — У нее, наверное, и парня-то не было!
— Это ничего, — успокаивал Динку Ленчик. — Не может — научим. Не хочет — заставим. Позорить проект не дадим! Будем тренироваться.
— Пусть она и тренируется… — На кошках, — это Динкино «на кошках» повергало меня в ярость. Тихую ярость. Ярость всегда сидела во мне тихо, худенькая, бледная, — не в силах высунуть голову, не в силах поднять глаза. Она была такой же, как и я. Она до сих пор боялась фингалов.
— Девчонки, если вы не будете искренне относиться друг к другу — все рухнет. Неужели не понимаете? Страсть может быть непристойной, но она не имеет права быть неискренней… — страшно вращая глазами, провозглашал Ленчик.
