откровенное пижонство. Если, конечно, за этим не стоит нечто большее.
– Нечто большее? – Я вздрагиваю: бедняжка в непритязательном платке, кажется, умеет читать мысли.
– Нам это не грозит. Мы ведь не герои фильма «Матрица», правда?
– Точно.
«Матрица» в пересказе тайного агента. Или самой бедняжки. Любопытно было бы послушать. Не сам пересказ, а ее голос. Снова и снова – ее Голос.
Гораздо более интересный, чем внешность. Низкий, богатый, полный скрытых течений – холодных и теплых. Полный эмоций, впрочем, довольно хорошо контролируемых. И…
Кажется, я уже слышала его.
Или что-то очень похожее на него. И совсем недавно.
– Вы ведь живете здесь, – говорю я, не имея ни малейшего понятия, как закончить фразу. Плевать. Все мои усилия направлены па то, чтобы вновь услышать Голос. И попытаться вспомнить, откуда он мне явился.
– Не так давно. Но уже подумываю о том, чтобы сменить квартиру.
– Почему?
– Здесь не очень здоровая обстановка. Вы должны знать, если поднимаетесь наверх.
– Я как-то об этом не думала.
– А стоит подумать. Пока не поздно. В доме бесследно пропало несколько человек, и полиция оказалась бессильна в их поисках.
– Ужас.
– Еще бы не ужас. – Голос ускользает от меня, прячется в волосах и за стеклами очков, и за прямоугольником плеч. Он рассыпается на отдельные звуки; погнаться за одним означало бы тотчас же выпустить из виду другие.
Мне с ним не справиться.
Мерседес – она смогла бы. Не только поймать Голос в силки, но и завладеть им, приручить, сделать своим, подчинить себе. Да, именно таким голосом должна обладать Мерседес, именно таким голосом она должна разговаривать с не в меру расшалившимися в ее отсутствие снайперскими винтовками и Спасителями мира, отдавать приказы по уничтожению саранчи и коралловых рифов, оставлять сообщения на автоответчике…
Эта чертова кабина когда-нибудь остановится?!.
– …А знаете, кто будет следующим пропавшим?
– Нет, – я сбиваюсь на нервный шепот.
– Вы.
Автоответчик Мерседес! Вот где я слышала этот голос! Но… этого не может быть. Эта невзрачная женщина не может быть Мерседес. И голос – он просто похож на голос Мерседес, или мне просто хочется, чтобы Мерседес обладала именно таким голосом. Что она сказала о пропавших людях?
Что следующей буду я. Без всяких «может быть, возможно, peut-etre».
– Это шутка. – Черные очки непроницаемы, об улыбке нет и речи. – Простите.
– Ничего.
Лифт наконец-то останавливается.
– Мой этаж. Всего хорошего.
Женщина в летнем пиджаке берется за ручку кабины и распахивает ее. И только после того, как она выходит, я вспоминаю о нумерации этажей в благословенной Франции. Первый этаж – всегда нулевой. А тот, который принято называть четвертым, – на самом деле пятый. Не «I've got you under me skin» – «charogne».
Еще не поздно убраться отсюда, тупо думаю я, наблюдая за бликами света: неожиданно ускоривший свой ход лифт несет меня вверх.
…Мокрая, как мышь.
Я падаю в объятья этажа Мерседес мокрая, как мышь. Голос, оставшийся внизу, все еще преследует меня, цепляясь за запястья, щиколотки, подметки ботинок, в доме пропало несколько человек… а знаете, кто будет следующим? Вы. Вы, вы, вы, вы…
– Пошла ты! – говорю я вслух. Много громче, чем хотелось бы. – Падаль!..
Звук собственного голоса, совсем не такого завораживающего, приводит меня в чувство. Я сокращу визит в квартиру Мерседес до пятнадцати минут, этого должно хватить. Я не поддамся искушению навестить полусумасшедшую разбитную Ширли, которая кажется мне теперь едва ли не самым вменяемым человеком из всех, кого я знаю. Правда, пассажи про китайцев, арабов, шлюх и тех, кто дует в дудки, придется вынести за скобки. А в основном Ширли бесконечна мила.
И номер на ее двери бесконечно мил, и розовый коврик умилителен: и дверь, и коврик находятся на своих местах, так же как нашлепка с саксофоном на двери Захари. На этаже ничего не изменилось, кроме освещения (длинные люминесцентные лампы дают вполне достаточное количество света) и еще пейзажа за стеклом панорамного окна.
Мириады огней мерцают и подрагивают, слезятся, вспыхивают и снова гаснут. И снова вспыхивают, изменив цвет, – в Этом городе заключено множество вселенных, их гораздо больше, и они гораздо ярче,
