— Но это еще не все. Сегодня, когда я зашла к ней… Перед ужином… Кто-то подбросил ей в спальню цветок.
— Какой цветок?
— Тот самый, который теперь приколот к ее платью. Аглая решила, что это подарок хозяина. Милая деталь, способная порадовать гостя.
— Да уж, милая!.. Почему же вы раньше не сказали обо всем?
Действительно, почему? Или это был подсознательный страх за свою собственную жизнь? Любое упоминание о цветочной записке стало бы сигналом для убийцы: берегись, в живых остался человек, который знает чуть больше, чем все остальные! И кто даст мне гарантию, что яда у убийцы больше не осталось?..
— Почему не сказала? Потому что никому не пришло в голову спросить… Так какие соображения у вас имеются?
— Если это и убийство, то очень странное, — издалека начал Чиж.
Не более странное, чем записка трехмесячной давности.
— И чем же оно так вас удивило?
— Не знаю, как вам объяснить. — Чиж запустил пальцы в волосы. — Оно… Оно очень сложное! Оно какое-то.., придуманное! Яд, надо же! Нужно быть математиком со степенью, чтобы просчитать его и уберечься от случайностей. И еще. Чтобы совершить его, нужно быть по крайней мере перворазрядником по прыжкам в длину!
— Вы полагаете?
— Конечно! Давайте попытаемся восстановить всю картину. Или, во всяком случае, ту ее часть, которая касается шампанского и кухонной двери.
— Давайте.
— Яд подсыпали в бутылку, вы согласны?
— Если это сделал не Ботболт, то да.
— Когда можно было подсыпать яд в бутылку, чтобы не отравить никого, кроме Канунниковой? Когда она разбила бокал, верно?
— Да.
— Итак, Аглая Канунникова разбивает бокал… Вы были рядом с ней, постарайтесь вспомнить, что произошло потом.
Я прикрыла глаза, стараясь восстановить в своем собственном, не очень-то податливом воображении события у шахматной доски.
— Значит, так. Аглая проиграла немцу в шахматы, но со своим поражением не согласилась.
— Она хорошо играет в шахматы?
— Она никогда не упоминала об этом. Возможно, она когда-то и играла — с папой или с соседским мальчиком… Но никакой системы в ее игре нет. У немца, кстати, тоже. Это даже не любительский уровень.
— Вы разбираетесь в шахматах?
— Скажем, я имею об этом представление. — О своем разряде я предусмотрительно умолчала. — Мы отвлеклись. Аглая проиграла, вспылила, и примерно в это же самое время в зале появился Ботболт с шампанским.
— В это самое время или чуть раньше?
— Господи, я не помню точно… Но, в конце концов, вы же снимали все это камерой!
Странно, что счастливая мысль о камере пришла мне в голову только сейчас. Но еще более странной оказалась реакция Чижа. Он залился краской, как старая дева, в присутствии которой произнесли слово “минет”.
— Н-не думаю.., что это прольет свет…
— Как это — не думаете? Ведь вы же все время снимали!
— Боюсь, именно этот момент я упустил…
— Разве вы не должны были запечатлеть на пленку писательниц?
— Я отвлекся… Интересно, на кого?
— ..давайте все же вернемся к шахматной партии, Алиса. — Чиж так отчаянно хотел реабилитироваться в моих глазах, что рот его повело в сторону, а кончик носа причудливо изогнулся.
— Ну, хорошо. Еще во время игры Аглая сообщила Ботболту, что хочет произнести тост. Ботболт отправился за шампанским.
— По-моему, в пятый раз за вечер.
— В шестой, — уточнила я.
— Ну, это не суть важно. Важно то, что когда он вернулся, то первым подошел именно к Аглае. Правильно?
— Да. Ведь это была ее идея… С тостом. Аглая сняла бокал с подноса. То же самое сделал Райнер- Вернер. Ботболт отошел, и больше я за ним не следила. Очевидно, он отправился раздавать выпивку остальным гостям.
— Да.
— Не знаю, сколько времени ушло у Аглаи на препирательство с немцем. Может быть, минуту, может быть — чуть больше. Я только помню, что, когда Аглая выловила Ботболта на противоположной стороне зала, на подносе оставался один бокал.
— Его взяла ваша подруга.
— Да. Его взяла Дарья.
— Кстати, как давно вы знакомы?
— Много лет. Мы дружим еще с университета. Правда, в последние годы мы редко виделись…
— Она ведь не жалует вашу работодательницу, насколько я понял?
— Ну и что?
— Нет, ничего. Когда ваша подруга взяла бокал, оказалось, что Аглая Канунникова осталась без шампанского. И Ботболт отправился обратно на кухню. Сколько ему понадобилось времени, чтобы дойти до кухни и наполнить бокал шампанским?
— Не знаю… Минуты три? — неуверенно произнесла я.
— Да, он не очень-то расторопен. Впрочем, время легко установить при следственном эксперименте… — Чиж многозначительно поднял брови. Уж не он ли собирается проводить следственный эксперимент? — Итак, Ботболт возвращается с отравленным шампанским на подносе. Аглая берет бокал, и к этому моменту все присутствующие столпились вокруг нее. Ведь тост должна произнести именно она… Поправьте меня, если я неточно изложил события.
— Пока все верно.
— А если верно, то что мы имеем в наличии?
— Что?
— Мы имеем три с половиной — четыре минуты чистого времени! — Очевидно, по замыслу Чижа, это и было кульминацией всего рассказа. Но кульминация была явно смазана моей собственной тупоголовой непочтительностью.
— Что это еще за три-четыре минуты?
Чиж скис: любовно выпестованный им доктор Ватсон (в моем не обезображенном особым интеллектом лице) оказался не на высоте.
— Три-четыре минуты — ровно столько понадобилось убийце, чтобы осуществить задуманное. И подготовить плацдарм для преступления.
— Понятно. — Я надолго замолчала.
— Ну! — Чижу не терпелось добить меня окончательно.
— Что — “ну”?
— Теперь спросите меня о схеме преступления. Как я ее вижу.
— Хорошо, — послушно округлила я глаза. — Как вы видите схему преступления?
— Думаю, все происходило следующим образом. Весь вечер убийца находился неподалеку от Аглаи. Искал любую возможность травануть несчастную. Ну, например, незаметно подсыпать яд в выпивку…
