Тингль-Тангль

жизни схемы – не больше нескольких секунд, после чего стеклянные осколки разлетаются в разные стороны, надгробная плита перестает существовать, а. Тобиас Брюггеманн вот-вот выйдет на свободу.

Восстанет.

Сейчас, сейчас…

По Васькиному лицу струится пот, сердце колотится, как ненормальное, но – слава богу! – она проснулась.

Это был всего лишь сон.

Кошмар.

Она все так же лежит в постели, в объятьях спящего Ямакаси, в недрах мастерской, где огромные окна с давних пор занавешены огромными же кусками холщовой ткани, где полно фигур из дерева, камня и глины, где прямо напротив кровати стоит телевизор, по которому с некоторых пор показывают только Шаброля и порномультфильмы. Эта мастерская – все, что есть у Васьки, она, может, и не самое прекрасное место на земле, но, безусловно, лучше склепа.

Это был всего лишь сон.

Кошмар.

Нужно поскорее забыть его, но Васька знает, что не забудет. Не из-за того, что картинка в кошмаре была четкой, явственной, мало отличимой от реальности, совсем не поэтому. Бычок, Гек, Филя, Тобиас Брюггеманн – именно в таком порядке она увидела их всех. Она шла по часовой стрелке, но если бы пошла против, и начала с Фили, Гека или хотя бы с Бычка – тогда бы она наверняка узнала бы всё про пятую надгробную плиту.

Ее тайна навсегда останется неразгаданной, и почему только события, случившиеся во сне, так волнуют Ваську?

Потому что в них был знак, было предзнаменование.

А Васька его не разглядела.

Все еще мокрая от пота, Васька осторожно высвобождается из объятий Ямакаси, который сейчас час? Три ночи? Пять утра? Совсем недавно Васька отлично ориентировалась во времени и без всяких часов; редкая психологическая особенность, отняв в одном месте, несомненно добавила Ваське в другом – обостренное чувство времени произрастает отсюда и – еще обостренное чувство расстояний. Васька всегда интуитивно точно выверяла расстояния: качество, которое ценится любым экстремалом на вес золота. Хотя, что там говорил Ямакаси? – расстояния всегда меньше, чем кажутся.

Он много чего говорил, се странный азиатский дружок. И что паук хочет избавиться от псе – тоже, стоит ли верить Ямакаси?.. В последние дни он плотно общался спауком, корчил из себя приверженца семейных ценностей (что не соответствует действительности), и представлялся Васькиным парнем (что соответствует действительности лишь отчасти); он сам рассказывал об этом Ваське, – Васькин парень, ха! Ямакаси может быть только парнем самого себя, привет всем педикам из «Ноля за поведение». Сегодняшняя история о криминальных планах паука повергла Ваську в шок. Ей хочется думать о той абсолютной свободе, раскрепощенности и остром счастье, которую доставила ей близость с Ямакаси; ей хочется думать о том, что это повторится еще не раз, и о том, что она, наконец- то, влюблена и изнывает от желания быть такой же любимой, но вместо этого она думает о проклятом пауке.

Даже здесь паук вмешался и все испортил, задумала убийство, блаженная дурочка? решила меня извести и обратилась за помощью к моему же возлюбленному?

Ничего не выйдет, Мика. Я сделаю это первой.

Рукоять пистолета, вынутого из-под подушки спящего Ямакаси, шершава на ощупь, слабо различимый узор на ней напоминает рыбью чешую; Ваське всегда нравились рыбы, рыбины и рыбешки, еще с детства, споездки на Красное море (теперь она не совсем уверена, что Красное море вообще существует), – пойти бы сейчас с этой стальной рыбкой на половину паука и решить все сразу.

Одним махом.

Нет, так не получится. Ямакаси будет недоволен.

Он посвятил не один день созданию плана ликвидации паука, он много рассуждал об идеальном убийстве и, кажется, придумал его. Так, во всяком случае, он говорит, но стоит ли верить Ямакаси?.. Васька не знает ни подробностей, ни деталей плана, она даже слабо представляет себе, как все осуществится, все это время она только и слышит:

«доверься мне»

«ты должна мне доверять»

хорошо, хорошо, она будет послушной девочкой, ведь до сих пор он ни разу ее не подводил. Единственное, что можно поставить ему в вину, – он не рассказал Ваське о смерти Гека. Наверное, у него были свои причины, но и Васька, если уж быть совсем честной, не особенно расстроилась. Ей и раньше ни до кого не было дела, а с появлением Ямакаси все усугубилось.

И плевать. Даже такая – Васька вполне себя устраивает.

Она все никак не может расстаться с пистолетом, вертит его то так, то эдак, пока, наконец, из рыбьей рукояти не выскакивает обойма: Васька не предполагала, что она такая тяжелая, такая увесистая (тяжесть самого пистолета, как ни странно, произвела на Ваську гораздо меньшее впечатление). Что делал Ямакаси – выщелкивал патроны.

Не преследуя никакой цели, – скорее для того, чтобы скоротать время до утра и подольше не расставаться с замечательной всесильной игрушкой – она аккуратно вынимает литые, тускло блестящие тельца патронов с фалангу толщиной: один, два, три, пять – и так далее.

Тринадцатый – последний.

Патронов – тринадцать, хотя Васька хорошо помнит, что – после того, как они покинули мансарду, – их оставалось четырнадцать. Куда же делся еще один?

Она пересчитывает патроны в обратном порядке, и снова начинает считать сначала, она разбивает их на тройки, двойки и пятерки (каждый раз что-то да выпадает в остаток) – количество остается неизменным.

Тринадцать.

Получается, что еще одним Ямакаси воспользовался?

Не лучше ли разбудить его и попросить объяснений?.. Не лучше. Разбудить Ямакаси среди ночи было бы настоящим свинством с ее стороны, дались ей эти патроны в самом деле!..

Даже не собрав начинку ЗИГ-Зауэра с простыни, Васька снова засыпает – на этот раз без сновидений.

– …Вставай, кьярида миа, вставай!

Она открывает глаза не сразу, сквозь веки просачивается молочный рассеянный свет, – и в этом молоке по-прежнему плавает мысль о четырнадцатом патроне. Впрочем, ее тут же сменяет другая: Ямакаси никогда не просыпался позже, чем она, ине засыпал раньше. Вчерашнюю ночь можно считать исключением, подтверждающим правило.

– Вставай же! – он бесцеремонно треплет Ваську за плечо. – Мы почти проспали, слышишь?

– А разве мы куда-то собирались? – Васька хлопает глазами, пытаясь сбросить остатки сна. – Мне приснился чудовищный кошмар… Что-то кладбищенское.

– Ты забыла, кьярида… На повестке дня у нас одно небольшое восхождение.

– Что-нибудь изменится, если мы отложим восхождение на час? Небоскреб рухнет?

– Рухнет план, – Ямакаси хватает Ваську за подбородок. – У нас есть четко продуманный план, и отступать от него нельзя.

– У тебя, – осторожно поправляет Васька. – У тебя есть четко продуманный план. Я ничего о нем не знаю.

– Доверься мне, – Ямакаси прибегает к старому испытанному средству – поцелую; в его исполнении поцелуй выглядит неподражаемо.

– Да, да, я помню: я должна тебе доверять.

– Умница.