Над головой Ямакаси снова вспыхивает огненный солнечный шар, – значит, где-то внизу уже появилась радуга; запахи кровельного железа, битума и пакли кружат Ваське голову: остается дождаться голубей из слуховых окон, пожарных лестниц и водосточных труб,
– Я хочу тебя, вот черт, – севшим голосом произносит Васька. – Я очень хочу тебя, милый… Давай забьем на этот час… Час ничего не решает.
Лучше бы он не целовал ее так сладко.
– Я обещаю тебе… У нас будет очень много времени для этого…
– У нас будет масса времени, вся жизнь. Но сначала мы должны сделать все, что задумали. Мы должны освободиться от твоей сестры. Ты сама этого хотела. Разве я не прав?
– Ты прав, конечно…
– Тогда одевайся быстрее и пойдем.
– Я должна хотя бы принять душ.
Со стороны это выглядит обыкновенным капризом, а на самом деле Ваське совершенно все равно, чем заниматься сейчас, если не заниматься любовью: отправляться к дурацкому небоскребу, или почтить своим присутствием барную стойку «Ноля», или прямо на месте пристрелить паука и поджечь его увешанную сковородками, ножами и жестянками паутину – жаль, что зажигалки «Зиппо» (хоть она и была без кремня) больше не существует. Ваське совершенно все равно, но Ямакаси хмурится и готов впасть в неистовство. Неужели ей снова будет предъявлена маска разгневанного демона из театра Кабуки?
С чего бы это? Повод-то смехотворный.
– У нас нет времени на твой душ.
– Ну что ты привязался ко времени?
Вместо ответа Ямакаси бросает на постель Васькину одежду: джинсы и черную футболку с надписью «toi et moi»[38] Свет на надпись в ее французском и русском варианте пролил в свое время покойный Гек, и он же подарил футболку Ваське в ознаменование начала их романа. Тогда «ты и я» выглядели как ГЕК И ВАСЬКА, теперь – как ВАСЬКА И ЯМАКАСИ, но «ты и я» остаются в любом случае.
Против футболки у Васьки нет никаких возражений, но с джинсами Ямакаси, кажется, погорячился. Джинсы – не самая удобная вещь для восхождений, спортивные штаны или лосины подошли бы больше. Тем более что из всех Васькиных джинсов Ямакаси выбрал самые попсовые. Те, в которых она ходит в «Ноль» варить кофе. Те, в которых она была вчера вечером. Джинсы были брошены в кресло, а футболка лежала в маленьком платяном шкафу около двери. Он взял джинсы с кресла, но футболку достал свежую, с многообещающей надписью «Ты и я». Он побеспокоился о Ваське.
Милый.
– Думаешь, эти подойдут? – спрашивает Васька.
– Вполне.
Утреннее поведение Ямакаси не совсем понятно ей: непонятна спешка и безаппеляционность, и то, что он ни словом не обмолвился о разоренной пистолетной обойме, а ведь Васька заснула, так и не собрав ЗИГ-Зауэр.
– Тебе не стоило вытаскивать пистолет, – говорит Ямакаси, наблюдая за тем, как Васька облачается в джинсы.
– Я просто хотела посмотреть…
– И потеряла один патрон.
– Что значит – «потеряла»?
– Теперь их тринадцать.
– Да нет же… Их еще с вечера было тринадцать.
– Не говори глупостей. Когда мы нашли пистолет – обойма была полной. Пятнадцать штук. Так?
Васька молчит.
– Один я израсходовал на глупость, но про остальные сказал тебе, что мы не будем тратить их понапрасну. Так?
Васька молчит.
Может, Ямакаси и прав, может, и правда патронов было четырнадцать,
– Их было тринадцать, – упрямо повторяет Васька.
– Ладно, не важно, сколько их было… Нам пора.
Они выходят из мастерской прямо на старенькую, местами проржавевшую лестницу. Потрясающая академическая квартира, в которой много лет царит паук, находится на третьем этаже. В распоряжении паука – парадный вход, закрывающийся на ключ, лифт, два эркера и шесть окоп; и это только со стороны фронтальной части дома. Лестница, ведущая в мастерскую, находится в торце, а торец упирается в глухую стену соседнего дома. Крохотное пространство, ограниченное двумя стенами, выглядит мрачновато – лопухи, битое стекло, завяленные трупы крыс, пластиковые бутылки, собачье дерьмо и жизнерадостная наскальная живопись, датированная прошлым веком. Самая примечательная из надписей:
И все же Васька научилась находить в этом разнузданном уголке природы особую прелесть, особенно теперь, когда Ямакаси паркует под лестницей свой мопед. Он еще ни разу не пристегивал легкомысленное транспортное средство к лестнице (во избежание угона), а с мопедом ничего не случается.
Даже странно.
– Мы без вещей? – спрашивает Васька, когда они с Ямакаси достигают нижнего пролета.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты же говорил, что мы собираемся покорять фасад. Значит, нужно хоть какое-то снаряжение…
– Все подготовлено, кьярида, – успокаивает Ваську Ямакаси. – Все уже лежит в нужном месте и ожидает нас. Не о чем волноваться.
Не о чем так не о чем.
Васька стоит рядом с Ямакаси и терпеливо ждет, когда он заведет мопед.
– Подожди-ка, – неожиданно говорит он. – Я кое-что забыл. Дай мне ключи, я быстро.
Получив от Васьки ключи, Ямакаси стремительно взлетает по лестнице и скрывается за дверью, из которой они только что вышли. Что он мог забыть? Ведь он никогда ничего не забывает. Пока Васька гадает, Ямакаси снова появляется на площадке третьего этажа – и двух минут не прошло. Обычный трюк птицы Кетцаль: вскочить на перила, а потом солдатиком рухнуть вниз, и в полете ухватиться руками за перила этажом ниже. И, не снижая скорости, бросить тело снова вверх, сделать свечку, – и приземлиться уже на лестничной площадке,
Вуаля.
Ваське очень не хочется казаться
– Что же ты там такое забыл, милый?
– Самое важное, кьярида миа. Пушку, – говорит Ямакаси и для убедительности хлопает себя по левому бедру: за штаны и правда заткнут кусок холста с завернутым в него ЗИГ-Зауэром.
– По-моему, это не слишком надежное место для пушки.
– А по-моему – самое то, – не соглашается Ямакаси, но все же передвигает холщовый сверток поближе к спине. – Ты готова?
– Уже давно.
– Тогда поехали.
…Они оставляют мопед в квартале от недостроенного небоскреба, прислонив его к металлической стене какого-то автосервиса. Неясно – работает автосервис или нет, как неясна грядущая судьба мопеда: его наверняка свистнут. Слишком уж соблазнительно смотрятся его обтекаемые формы на фоне унылой,
