– Зачем тебе шведский? Ах, да… Ты летишь в Швецию.
– Именно, – я присаживаюсь рядом с Август и отбираю у нее банку с кокой. – У меня есть бумажка, ты не могла бы ее перевести?
– Мой шведский не настолько хорош… Впрочем, давай.
Хорошо, что я прихватил бумагу, которую мне вручил Биг Босс; я прихватил ее, а мог бы оставить в Лорином рюкзаке в машине. Я и забыл, что Август знает уйму языков, но бумагу все-таки прихватил. Я все делаю правильно.
Август по-детски шевелит губами, вчитываясь в строки; я впервые вижу Август так близко, я впервые вижу профиль Август так близко. Слишком тяжелый подбородок, слишком крутой лоб, слишком мужские скулы, слишком много сережек в мочке уха – любить такой профиль сложно. Восхищаться – да, отдавать должное – да. Но не любить. Хотя наверняка найдутся люди, которые думают по-другому.
Мне бы хотелось этого.
Мне нравится Август. Наконец-то!..
– И что там написано, Август?
– Похоже на частное приглашение. Какой-то Бьорн Хендриксен спит и видит, чтобы заполучить тебя. Он, твою мать, за тебя поручается. Если, конечно, ты – Максим Ларин.
– Я и есть Максим Ларин. Макс. Ты просто никак не можешь запомнить мое имя.
– Мне это ни к чему. И я бы за тебя не поручилась.
После этих слов я должен забиться в истерике и проклинать свою несчастливую карму всю оставшуюся жизнь. Гы-гы, бу-га-га, нахх!..
– Ты ко всем мужчинам так относишься, детка?
– Не задавай дурацких вопросов. И я тебе не детка. Я звонила Самолетовой. Лора у нее не объявлялась.
– Что с того? -»Лора, Лора, Лора», у меня начинает сводить скулы от бесконечного рефрена этой ночи. – Она может быть в любом другом месте. Москва – большой город.
– Москва – большой город, – легко соглашается Август. – И Лора может быть где угодно, хотя должна была приехать сюда. Вот только ее рюкзак у тебя.
– Рюкзак? – упоминание о рюкзаке застает меня врасплох.
– Да. Твой джип… он припаркован у дома.
– Как будто это единственный джип, который там припаркован!
– Не единственный. Но «Тойота Лэнд Крузер» одна. У тебя ведь « Тойота Лэнд Крузер», да?
– Допустим.
Август хорошо разбирается в тачках. Даже слишком хорошо.
– Так вот, в твоей машине на переднем сиденье лежит ее рюкзак. Я хорошо его знаю. И я права. Я права?
Допустим, – отпираться бесполезно. – Допустим, это ее рюкзак. И что с того? Она попросила меня прихватить его. Что в этом удивительного? Что тебя так возбудило?
– Она ведь могла прихватить его сама. Она ведь тоже на тачке. Как и ты.
«Как и ты», «как и ты», прямо перед собой я вижу глаза Август, и еще – серебряное колечко в брови, и еще – серебряное колечко в нижней губе, но главное – глаза. Они полны недоверия, грусти и еще чего-то такого, что мучает Август, но о чем она никогда не решится сказать. О том, что знаю я. «Как и ты» – всего лишь констатация того факта, что мы с Лорой одержимы одним человеком и это сделало нас почти близнецами. Истончившаяся, ушедшая страсть Август – проницательна, ничего другого ей не остается.
– И что с того, что она на тачке, Август?
– Зачем она отдала тебе рюкзак?
– Откуда же мне знать – зачем? Спроси у нее.
– Я не могу до нее дозвониться.
– Это паранойя, детка. – Я касаюсь плеча Август примирительным жестом.
– Может быть. Вот только твоя куртка…
Я и забыл, что Август – большой специалист по мужским курткам, теперь мы оба смотрим на мою куртку, висящую на вешалке.
– С моей курткой что-то не так?
Все не так. Кровь на рукаве, ткань на груди тоже забрызгана кровью, – почему я не заметил этого раньше? Яркие, свежие пятна, я должен, обязан был заметить их. Но я не заметил. Та же срань, что и с галстуком Брэндона, разница лишь в том, что эту кровь я вижу также, как видели ее все остальные. Эта кровь – объективная реальность, соответствующая объективной реальности Август. Где я мог посадить пятна? Только в заброшенном клубе «Hangar 51-19». В комнате с неоновой бамбуковой рощей, в которой я нашел Лору. Но ведь рана Лоры не кровоточила! Ни единой кровинки! Проклятье!..
– …На ней кровь.
– Ну и что, – я стараюсь говорить спокойным, даже беспечным тоном. – У меня шла носом кровь, такое иногда случается. У меня слабый нос. Только и всего.
