– Вопросу?
– Ты спросила – «чего вы от меня хотите», верно? Я молчала. Я начала понимать, что ветчина и салями неспроста. Неспроста они маринуют меня здесь так долго, что я уже потеряла счет времени.
– Чего вы хотите от меня?
– Тебя.
Неожиданный поворот. Полная неистовой жизни Анна обязательно обыграла бы эту неосторожную реплику, указала бы капитанишке-неудачнику на его истинное место. Но я так устала, что даже не нашла что ответить на эти бесцеремонные и туманные притязания.
– В смысле?
– Значит, так, девочка, расклад таков. По всему выходит, что ты нагадила везде, где смогла. Во- первых, Дамскер и его жена.
– Это недоказуемо.
– Ошибаешься. Доказать, что ты убила Дамскера и его жену, это как два пальца об асфальт. Здесь даже особо стараться не придется. Но даже если бы этого не было… Пистолет, из которого ты хотела грохнуть представителя закона, засвечен еще в двух убийствах.
– Представителя закона?
– Меня, меня… Ты ведь хотела это сделать? Так вот, сначала убит профессиональный альфонс, затем убит профессиональный врач, занимающийся пластической хирургией, и оба они связаны с тобой, оба замыкаются на тебе.
– Каким образом? – Это был бессмысленный вопрос, я знала – каким образом.
А в интерпретации Лапицкого это выглядело еще примитивнее и убедительнее:
– Один был твоим подельником и слишком много знал о тебе. Другой скроил тебя заново, следовательно, знал о тебе еще больше. Оба были неудобны для твоего нового лица. Разве это не аргумент?..
– Оперативно работаете. Слишком легко все получается.
– А так обычно и бывает. Интригу оставим для крутых Детективов.
Тема с убийствами всплывала в последнее время несколько раз, но я ничего не подтверждала и не отрицала, я предпочитала отмалчиваться. Вот и сейчас – пусть делают что хотят, но он не вынудит меня свидетельствовать против себя самой.
– И что дальше? Не забывайте, что я попала в катастрофу. Я была больна.
– Ну что ж, если ты была больна, то остаток жизни проведешь в тюремной больнице, будешь жрать баланду и пялиться в стены, крашенные охрой. Приятная перспектива, ты как думаешь?
– Мне все равно. Везите меня куда угодно, я не могу больше здесь оставаться.
Лапицкий отложил бутерброд, который жевал все это время, вытер губы тыльной стороной ладони и тихо заорал на меня:
– Ты не слышишь меня. Ты не хочешь меня слышать. Помнишь, о чем я говорил тебе еще в клинике? Я смогу защитить тебя.
– Вы готовы защитить меня? – Я испытующе посмотрела на капитана.
– При одном условии.
Мне плевать было на условия.
– Вы готовы защитить меня, даже после того, что узнали? Вы готовы защитить женщину, которую сами же обвиняете в убийстве четырех человек?
– Ты же сама просила меня о помощи.
– Теперь мне все равно – Ну что ж, – капитан вздохнул, – я смотрю, подбородок у тебя совсем зажил. И синяки сошли… Мне тоже все равно. Иди. Ты свободна.
Я ждала чего угодно, только не этого.
– Я свободна?
– Да. Можешь уходить. Дверь не заперта. Я поднялась с кровати, не глядя на Лапицкого, надела сапоги.
– Шубу получишь у Виталика. Убирайся. В это невозможно было поверить. Лапицкий по-прежнему сидел, закинув ногу на ногу и сцепив руки на круглом затылке. Он даже не потрудился поменять позы. Но мне было плевать на Лапицкого, только бы не остаться здесь, в каморке с зарешеченными окнами.
Дверь действительно была не заперта, капитан не соврал. Я толкнула ее и оказалась в узком коридоре с лестницей на верхний этаж. У двери на старом кожаном диване сидел Виталик.
– Мне нужны мои вещи, – тихо сказала я.
– Какие вещи? – Он отложил кроссворд, который разгадывал, и с удивлением воззрился на меня.
– Шуба. Надеюсь, она еще жива и не конфискована в пользу государства.
– Идем, – Виталик легко поднялся и, даже не взглянув на меня, углубился в плохо освещенный коридор. Я пошла следом, стараясь не отставать и все еще боясь, что Лапицкий передумает.
…Комната внизу была наполнена специфическим запахом мужчин, которые долгое время проводят вместе; переполненные пепельницы, пятна от кофе на столах, электрический чайник, шахматная доска с разнокалиберными фигурами, стоящая на холодильнике, – кто-то не доиграл партии… В углу работал телевизор – ему было абсолютно все равно, что в комнате никого нет.
Виталик на секунду исчез и появился с шубой. Он галантно распял ее на руках:
– Прошу, королева.
– Спасибо, – я отвыкла от таких знаков внимания и потому не сразу попала в рукава.
– Телефончик оставьте, – сказал Виталик невинным голосом опытного дамского угодника.
– Думаю, не стоит. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
– Никогда не говори «никогда». Идем, я провожу тебя.
Он провел меня к выходу, мимо маленького тренировочного зальчика, дверь в который была приоткрыта. Два молодых человека в черных тренировочных кимоно бросали друг друга на маты. Я на секунду пожалела одного из них – высокого тонкого молодого человека с длинными волосами, забранными в хвост, – видно, что ему доставалось от спарринг-партнера – приземистого качка свирепого вида…
Виталик гостеприимно распахнул входную дверь, и пронизывающий холод сразу же забрался под полы шубы.
– Извини, дальше проводить не могу, Холодрыга собачья.
– Ничего. Куда идти?
– Смотри, – Виталик явно издевался, темень была хоть глаз выколи. – Дойдешь до ворот, они не заперты. Дальше – грунтовка, но по ней идти не стоит, до утра не доберешься. Сворачиваешь на тропу – и вперед. До станции два километра. Дойдешь до станции, сядешь на электричку в сторону Москвы – вот и вся недолга.
– На электричку?
– По-другому не выбраться. А машину ради тебя никто гонять не будет…
Только сейчас я сообразила, что у меня нет денег.
– Слушай, одолжи мне денег… У меня нет ни копейки.
– У меня тоже, – с готовностью осклабился Виталик. – Откуда деньги у бедного мента? Ну, попутного ветра…
И, не дожидаясь ответа, наглый милицейский шофер захлопнул дверь за моей спиной.
Я осталась одна.
Одна посреди февральского вечера, на пронизывающем ветру, без денег, без документов, с сомнительной станцией в двух километрах отсюда. Даже если я дойду до нее – что делать потом?.. Машинально я сделала несколько шагов к воротам, которые не были видны в темноте, руки мгновенно окоченели, и я спрятала их в карманы. В карманах было пусто. Бессмысленно пусто, так же как и в моей голове.
Спустя несколько секунд я наткнулась на машину, и она взорвала воздух надсадным воем сирены. Я опустилась у переднего колеса и завыла с ней в унисон. Холод мгновенно овладел горлом, обжег его, проник вовнутрь и застудил сердце.
Тебе некуда идти.
Лапицкий прав, тебе некуда идти. Ты попалась. В доме коньяк и бутерброды с постной ветчиной, в
