разноцветную фольгу, клоунски огромных, чтобы быть настоящими: стилизованный бритвенный прибор, ремень, несколько старинных пистолетов. Он поочередно разворачивал их – внутри они были шоколадными. С видимым удовольствием, урча между репликами, он сожрал сначала бритвенный прибор (бедный, бедный цирюльник Фигаро!), затем разломил на части ремень и добрался до пистолетов. Пятна фольги мелькали в его руках, завораживали своим упорядоченным движением – от этого нельзя было отвести глаз. Фигаро подходил все ближе и ближе к столику, за которым сидели Лапицкий и Валентина, полы его плаща развевались в бликах света – теперь он играл в матадора и быка…
И когда дошла очередь до последнего пистолета и Фигаро, блестя зубами, надломил шоколадное дуло, произошло невероятное: в шоколадном пистолете оказался настоящий, и Фигаро спустил курок. Он выстрелил несколько раз, я даже не поняла, куда же он целился, скорее всего в Лапицкого. И бросился бежать, петляя, как заяц, между столиками. Парни за спиной Лапицкого синхронно выхватили пистолеты; в направлении бегущего Фигаро зазвучали резкие хлопки.
Лапицкий откинулся на стуле и, по своему обыкновению, заложил руки за голову.
– Хреново! – резким голосом сказал он; таким же резким, как холостые выстрелы. – Ты уже семь секунд как покойник. Соберись, Олег, времени осталось три дня.
Тот, кого назвали Олегом, остановился, тяжело дыша, он подошел к стулу, который еще несколько минут назад был живым в его руках, сел на него и посмотрел на Лапицкого.
– Я устал, – сказал он.
Я видела темные пятна пота на жилетке и рубашке, от напрягшейся спины актера веяло безысходностью. И я подумала, что, стоит мне сейчас подойти к зеркалу, вместо своего обычного отражения я увижу этого парня…
– Что это за спектакль? – снова спросила я Виталика.
– Не спектакль, а репетиция, – пояснил он.
– Хорошо сделано.
– Конец заваливает полностью, сопляк, – не согласился со мной Виталик.
– А по-моему, он классный актер.
– Полный мудила. Угробили три недели, а дела ни к черту, – мы говорили с Виталиком на разных языках. – Лапицкий поднял голову, увидел нас и приветливо помахал рукой. Я отвернулась, а Виталик радостно присвистнул.
– Спустимся к боссу.
– Может быть, отложим до утра? – безнадежно спросила я у Виталика.
Но он уже не слушал меня:
– Давай, давай, ты и так спишь больше, чем положено. Мы спустились вниз, в холл. Капитан сидел, вытянув ноги к камину, и позевывал.
– Ну что, понравился наш мальчик? – не оборачиваясь ко мне, спросил он. – Присаживайся, поболтаем. Люблю с тобой лясы поточить в свободное от работы время.
– А я не очень, – ответила я, но все-таки взяла стул, на котором еще несколько минут назад сидела Валентина, и присела рядом.
– Человек может бесконечно смотреть только на две вещи – на воду и на огонь, – задумчиво произнес Лапицкий.
От удручающей банальности этого тезиса меня передернуло.
– Да вы, оказывается, последний романтик, капитан, – насмешливо сказала я.
– Что есть, то есть, – сегодня капитан был настроен благодушно. – Как тебе представление? Есть на что посмотреть?
– Что это за парень?
– Заинтриговал?
– Мне кажется – он талантливый актер. Только вот что он делает в этом паучьем гнезде?
– Развлекает личный состав. Не голых же девок приглашать, в самом деле, – капитан уже научился не реагировать на мои беззубые немощные подколки. – Считаешь, что талантливый?
– Мне так показалось.
– Может понравиться? Ты как думаешь, Анна?
– Смотря кому.
– Ну, например, большому любителю традиционного театра. Никаких тебе Беккетов с Мрожеками, никаких лысых певиц, академическое исполнение на хорошем нерве. Я не прав?
– Никогда бы не подумала, что вы разбираетесь в театре, капитан.
– А я и не разбираюсь. Использую в прикладном смысле, применительно к своей благородной профессии… Кстати, его зовут Олег Куликов. Тебе ни о чем не говорит это имя?
– Нет.
– У него была одна очень удачная премьера осенью. И две престижные театральные премии в начале зимы. Прости-прости, эта зима выпала из твоей жизни… А Розину играла оч-чень знаменитая актриса, стареющая, правда, но знаменитая. Голубая мечта моего детства. Твоего, наверное, тоже. Она-то Куликова и вытянула. У них такой роман был, что ты! Во всей светской хронике наследили. Но актер он действительно замечательный. Это, между прочим, «Женитьба Фигаро» была…
– Да. Я поняла.
Капитан хмыкнул, подбросил поленьев в огонь и внимательно посмотрел на меня:
– Надо же, ты и здесь в курсе. Ты всегда в курсе. Умная девочка. С таким кругозором тебе нужно было богемный журнал издавать, а не в валютных проститутках сшиваться, – капитан не простил мне «последнего романтика», он ничего никогда не прощал.
– Одно другому не мешает. А вы-то откуда знаете о валютных проститутках? Вас я, кажется, не обслуживала.
– Может, и обслуживала. Ты же не помнишь ничего.
– Не помню, но пробую рассуждать логически…
– Интересно, интересно, что там у тебя с логикой.
– С логикой просто до неприличия. Думаю, всей вашей жалкой месячной зарплаты не хватило бы, чтобы купить меня хотя бы на час.
– На час, пожалуй, нет, – веселился капитан, его ничем нельзя было пронять. – Разве что минут на семь. Как ты думаешь, нам хватило бы семи минут, чтобы искренне полюбить друг друга?..
Он не намерен был заканчивать пикировку, он продолжал жалить и жалить меня острым хоботком приглушенной ненависти, похожей на что угодно, только не на ненависть. Он делал это с удовольствием и втягивал в это извращенное удовольствие и меня. Десятки раз я обещала себе не влипать в паутину его уничижающих реплик – и все равно влипала; не отвечать на его непристойные выпады – и все равно отвечала. Но сейчас я не успела вернуть ему плевок. Но только потому, что появился один из парней, расставлявших столики в холле. Вид у него был мрачный.
– Он опять закозлил, – сходу, не вдаваясь в подробности, отрапортовал мрачный юноша.
– Где на этот раз поймали? – деловито спросил Лапицкий.
– У подземного гаража. Пытался влезть, скотина.
– Ты смотри, чему-то мы его научили все-таки. Морду не трогали?
– Согласно инструкции, – мрачный юноша позволил себе такую же мрачную садистскую улыбку. – Так, крестец намяли и почки для профилактики. Теперь отдыхает. Может, к утру очухается.
– Смотрите не перестарайтесь. Три дня осталось. Хоть шерстинка с его волосяного покрова упадет – бошки поотрываю!.. С костюмом все в порядке? Жилетка, между прочим, на тонну баков тянет. Ручная работа.
– Да сняли мы первым делом ручную работу.
– Где он?
– В бильярдной.
– Ладно, пусть там остается до утра. Не будите его, если заснет. Вечером опять с ним возиться…
– Да вряд ли заснет, – мрачный юноша сжал кулак, удовлетворенно посмотрел на него и снова осклабился. – Я бы после такой разминки не заснул…
– Ладно. Приставьте к нему Капущака и можете уезжать.
