– Ты с ума сошла. Эти люди на виду, любое поползновение на них вызовет ненужные потрясения. Так, слегка приструним и пощиплем перья на заднице. Система сдерживаний и противовесов, знакомо тебе такое понятие?
– Послушай, тебе не страшно давать такой материал в руки первой попавшейся телке? Можно и погореть.
– А тебе не страшно брать его?.. Во-первых, здесь собраны далеко не все интересующие нас люди, а только те, с которыми по тем или иным данным можешь работать именно ты: калибр довольно крупный, но не самый крупный. Во-вторых, ты уже ввязалась, ты – уже часть отлаженного организма, маленький винтик, хочешь ты того или нет. В-третьих, никто не даст тебе воспользоваться им по своему усмотрению. В- четвертых, любой, ознакомившийся с этим досье, – потенциальный смертничек, так что есть чего бояться. В-пятых…
– Хватит. Четырех пунктов достаточно. Скажи лучше, как я тебе, понравилась? – Я так старалась, мне хотелось, чтобы хоть кто-то оценил меня.
Но Лапицкий не оценил.
– Не хочу огорчать тебя, девочка, но даже твою внешность нельзя пустить на самотек. Ею займется профессиональный стилист.
– Вот как? Значит, все мои усилия ушли впустую? И ваши деньги тоже? – мстительно сказала я.
– Почему? Ты показала класс, не отрицаю, отретушировала фасад, получилось очень даже неплохо. Но этого мало. Есть детали, которые должны сработать тем или иным образом.
– Кого ты хочешь из меня сделать? Кого вы хотите из меня сделать?
– Не Мату Хари, не обольщайся. И не вторую Никиту. Ты – деталь в пейзаже, я уже говорил тебе. Наша игра – это командная игра. Тебя будут вести, тебе будут помогать, но кое-какие вещи ты должна будешь делать только сама. А к этому нужно готовиться.
– Кто же ты, Костя? – на свой обычный, почти ритуальный вопрос я получила его обычный, почти ритуальный ответ, и этого ответа я ждала.
– А ты кто?.. Когда ты мне скажешь, кто ты, тогда, возможно, я скажу тебе, кто я.
– Хорошо. Чеки за купленные вещи нужны, или это тоже блеф?
– Нужны, нужны. Завтра за тобой заедет Виталик. К десяти часам будь готова. Надеюсь, я в тебе не ошибся.
Он повторял это много раз, как заклинание, и эта фраза гипнотизировала меня, возбуждала и успокаивала одновременно. Так он и ушел, оставив меня наедине с бумагами и фразой-заклинанием: «Надеюсь, я в тебе не ошибся».
Едва проводив его и даже не смыв краску с лица, я отправилась в постель, к увлекательному дамскому чтиву, принесенному капитаном. Я читала почти всю ночь. Капитан был прав, эти материалы стоили того, чтобы их бояться. Все мои полузабытые грехи, даже совершенные убийства, меркли рядом с той грязью, которая мирно плескалась на страницах аналитического отчета. Любые преступления простого обывателя, за которые он получал в лучшем случае пятнадцать лет, были несравненно более невинными с точки зрения христианской морали, чем те невинные поступки, которые в больших количествах совершали герои отчета. За украденный кошелек полагался срок, за мелкое хулиганство полагался срок, за разбойное нападение в подъезде дома полагался срок, за убийство мужа-алкоголика полагался срок. Это я знала, потому что мне самой полагался срок, и очень большой, если верить капитану Лапицкому… А вот за то, что совершали сильные мира сего, полагались только посты, очень большие деньги и счета в зарубежных банках. Составители отчета отнеслись к своему детищу очень добросовестно: от таблиц, схем, сжатых психологических характеристик рябило в глазах.
Но даже не это было главным, – добропорядочный политический и экономический бомонд выглядел колонией строгого режима, где правили волчьи законы. Даже одного абзаца о каждом из действующих лиц было достаточно, чтобы провести за решеткой остаток дней. Но все они преуспевали и были на свободе. Большинство фамилий ни о чем не говорило мне, другие же я знала, они были на слуху, – тогда я читала особенно внимательно. Циничные финансовые аферы потрясали воображение, манипулирование общественным мнением было непременным атрибутом любой успешной карьеры, подкуп – обычным, вполне респектабельным делом. К семи утра, когда я перевернула последнюю страницу отчета, я почувствовала себя совершенно выпотрошенной, как будто бы всю ночь с завидным упорством разгребала дерьмо. Если все эти люди после смерти попадут в ад, то мне ничего не остается, как стать праведницей.
Чтобы смыть с себя всю тяжесть и грязь прочитанного, я отправилась в ванную и пролежала там три часа, усердно натирая мочалкой покрасневшую кожу. Я провела бы в струях не замешанной ни в каких преступлениях против человечества водопроводной воды весь день, если бы за мной не приехал Виталик.
…Это был странный март. Это было странное начало весны, которое я так и не заметила. Мной решили заняться всерьез, я поняла это сразу, еще в то утро, когда Виталик привез меня к молодому гею, который пропах всеми странами сразу. Гей откликался на игрушечное имя Стасик и был стилистом страшно продвинутого мужского балета, не вылезавшего из-за границ. Я долго не могла понять, что может быть общего у жизнерадостного богемного педераста с суровыми мальчиками из ведомства Лапицкого, а потом пришла к выводу, что его завербовали так же, как меня: вытащили скелет из шкафа и выбили берцовые кости, собрали компромат и прижали к склизкой фээсбэшной стенке. А в том, что Лапицкий, исподтишка и шифруясь, работает на безопасность, у меня не было никаких сомнений. Что ж, цель оправдывает средства, после всего прочитанного миссия капитана казалась мне благородной. Такой благородной, что Я даже усомнилась: смогу ли я, отпетая сука по призванию, послужить правому делу и не загадить его.
Рот у Стасика не закрывался, он воспринял меня как старую знакомую, и через полчаса я уже знала все о ночных клубах Кейптауна, о бассейнах в одиночных номерах гостиниц «Комодоро-Ривадавия» и о ценах на гашиш в Амстердаме.
«Милая, посмотри, какая луна над Сохо!» – взывал ко мне Стасик, не требуя, впрочем, никакого ответа. Виталик, сидя в глубоком кресле, по обыкновению разгадывал кроссворды и почти не реагировал на заигрывания стилиста. Лишь иногда, когда взгляд Стасика становился особенно томным, он рявкал: «Займись, наконец, делом, педрила-мученик! За что только тебе деньги платят?» Стасик пропускал все эти выпады мимо ушей, отпускал призывно-двусмысленные шуточки и успокоился только тогда, когда приехал Лапицкий. Капитан всерьез решил заняться мной, это было очевидно.
Свое дело этот молодой гей знал отлично, я убедилась в этом с самого начала, когда он только взял мое лицо в свои руки.
– Для кого будем делать самку? – деловито спросил он Лапицкого. – Для политика, бизнесмена или, не приведи Господь, деятеля искусства?
– Давай попробуем разные варианты, – принял соломоново решение Лапицкий.
– Ого! Многостаночница! – Стасик посмотрел на меня с одобрением. – Хотя ряха ничего, позволяет.
Управляясь с моим лицом как с мягкой податливой глиной, Стасик действительно сделал три разных варианта макияжа, и каждый раз на меня из зеркала смотрели три разные женщины. Я благодарно восхищалась и в то же время с сожалением думала о том, что моя собственная техника далека от совершенства, а самоуверенный вчерашний демарш выглядит по меньшей мере смешно.
Спустя четыре часа я уже знала некоторые основополагающие вещи: политиков, даже политиков средней руки, привлекают ненавязчивые пастельные тона, которые выгодно подчеркивают патриархальность и потенциальную верность: тон помады – мягко-нейтральный, никаких подводок, минимум теней, зато особенно ценится хорошая пудра, скрывающая возможные недостатки кожи. Нежный персик и никаких ярко выраженных румян, лицо должно светиться изнутри, как китайский бумажный фонарик.
Бизнесмены предпочитают женщин с подчеркнутыми скулами и открытым чистым лбом. Особое значение придается губам, здесь без подводки не обойтись.
Те, кого Стасик непочтительно назвал деятелями искусства, выбирают из комбинаций первого и второго варианта, с упором на хорошо обработанные и отретушированные глаза. Конечно, разброс вкусов может быть велик, но основная тенденция налицо. И только профессиональная косметика. Я назвала свою
