собственную, приобретенную накануне, получила снисходительное одобрение Стасика и почувствовала себя гораздо лучше: интуиция тебя не подводит, Анна. Всем остальным профессиональным фишкам придется учиться.
– А можно ли вообще научиться этому? – робко спросила я Стасика. – Хотя бы на дилетантском уровне?
– Ну-у… – Стасик тянул время и выразительно смотрел на Лапицкого, – в принципе можно. Пара- тройка мастер-классов…
– Фирма оплачивает, – хмуро сказал Лапицкий.
– Можете не платить, просто негативы отдайте, вы давно обещали, – собравшись с духом, сказал Стасик.
– Опять за свое, – ласково пожурил Стасика Лапицкий: видимо, они продолжали какой-то тягостный извечный разговор, – говорю же тебе, ничего не случится, у меня как в швейцарском банке. Сдавать тебя не в моих интересах. Ты в полной безопасности.
– Ага. Как голый в лунном свете в стае волков.
– Это мы-то волки? Да мы агнцы Божьи, – откровенно издевался Лапицкий. – Натаскаешь девочку, – вернемся к разговору. Может быть…
– Вы же врете. Вы опять врете. Обманываете сироту, бывшего детдомовца.
– Я вру – это мое право. А ты надейся – это твое право. Ну что, берешься за нашу многостаночницу? Сделаешь из нее суперженщину?
– Суперженщин нет.
– Вот только не надо проявлять свой гомосексуальный шовинизм, не пугай представительниц прекрасного пола. Уговорились?
– Опять руки выкручиваете!
– Я же говорил тебе – бери деньгами…
Стасик согласился.
Согласились и все остальные.
«Курс созревания гейши», как называла его я, или «Курс молодого бойца», как называл его Лапицкий, был самым странным и самым прихотливым курсом наук, которые когда-либо кому-либо приходилось изучать. От меня не требовалось ничего: ни инициативы, ни высказывания собственного мнения. Мне нужно было только подчиниться чужой воле, чужому высшему разуму, отработанной до автоматизма системе. Внешность не все, терпеливо объяснял мне Лапицкий (от этой прописной истины я сходила с ума, неужели он считает меня конченой дурой, которая не понимает этого?). Ты – не самая сногсшибательная, тебя зовут не Линда Евангелиста, а даже, если бы и звали, подретушированная красота слишком скоропортящийся товар, чтобы на него положиться. Сезон внешней привлекательности, также как и сезон дождей в тропиках, не длится вечно: он может привлечь, но не может удержать. Тем более тех людей, досье на которых я читала. Заманить их формой носа и размером груди было невозможно, они в состоянии купить любую комбинацию глаз, волос и ямочек на щеках.
Несколько недель меня натаскивали профессиональные психологи. В их задачу не входило дать базовые знания, скорее это были прикладные, утилитарные вещи. Я стала разбираться во многих вещах, о наличии которых даже не подозревала. Примерно столько же времени заняло обучение компьютерным азам – здесь мне было труднее, я почти физически ощущала известковые отложения на обветшавших стенках мозга, я тихо ненавидела себя за свою тупость. Но они были терпеливы, все эти предупредительные, похожие друг на друга мужчины и женщины. В конечном итоге я усвоила и это и только одного не могла понять: если верить покойному Эрику, Анна уже имела дело с компьютером, так почему он показался мне вначале китайской грамотой? Или это прихотливая память, о которой я уже стала забывать, снова сыграла со мной злую шутку?..
За месяц меня научили многому: мгновенно простраивать линию поведения, мгновенно отвечать на любые реплики, пить огромное количество водки и не пьянеть, читать по губам и даже заниматься любовью всеми доступными способами. Это было самым циничным и самым захватывающим мероприятием. Россказни Эрика о моей интуитивной вулканической сексуальности меркли перед тем, что демонстрировали два прикрепленных ко мне инструктора – парень и девушка, оба аспиранты какого-то медицинского вуза. Секс был для них полигоном для исследований, кропотливо проводящимся научным экспериментом, не больше. Александр и Александра, именно так их звали, – ин и янь, сиамские близнецы совокупления – были помешаны на проблемах секса. Мне казалось, что они знают об этом все, они считают секс голой наукой, равной по стройности и закономерности высшей математике. Александр и Александра разрабатывали свою собственную теорию удовольствий, традиционный цивилизованный секс интересовал их мало. Они объездили самые недоступные, самые дикие уголки мира – от Тибета до Южной и Северной Америки – с одной лишь целью: изучить достижение высшего сексуального наслаждения. «Камасутру» и китайские эротические трактаты они считали махровой и закостенелой догмой. На ту же свалку были отправлены застенчиво-разнузданные японские и тайские сексуальные традиции. Похоже, что и азиатский секс со всей его цветистостью и вычурностью был для них слишком пресным. Куда больше их привлекали игрища и забавы индейских племен, особенно шусвапов и кер-д'ален. Именно там сладкую парочку научили, используя определенные точки эрогенных зон, вводить друг друга в состояние бесконечного сексуального взлета с совершенно непередаваемыми ощущениями. Это состояние было сродни наркотической зависимости, и злоупотреблять им было смерти подобно. За месяц подобных тренировок человек превращался в живой труп. Но этот плачевный финал мало интересовал и их и меня. Главным было быстрое достижение результата. Благодаря стараниям обоих инструкторов я превратилась в адскую секс-машину, до поры до времени мирно стоящую в гараже.
Никто не учил меня разбираться в ядах, метать ножи и класть пули одна в одну в самое сердце мишени, тем более что и тир, и татами в спортивном зале – с легкой руки капитана Лапицкого – я уже проходила. Вместо этого я прочла массу литературы по политологии, психологии и смежным дисциплинам. Отчаявшись найти там что-то человеческое, я купила на развале Бернарда Шоу, и все то крохотное свободное время, что было у меня между вечерней чисткой зубов и постелью, читала «Пигмалион». Нет, я не пыталась найти сходство между собой и Элизой Дуллитл, с тем же успехом можно было искать сходство с собой настоящей Галатеи. Я просто пыталась понять, почему я так легко позволила кому-то наполнить мое пустое тело новым содержимым.
От обилия информации, от ежедневного – без намека на выходные – натаскивания я безумно уставала, я валилась в кровать как подкошенная и отказывалась просыпаться по утрам. Виталику, все это время по-бабски опекавшему меня, пришлось даже взять запасную пару ключей и поднимать меня с постели приличной порцией холодной воды.
К апрелю подготовка – если это можно было назвать подготовкой – завершилась. Об этом сообщил мне капитан Лапицкий, почтительно склонив к правому плечу круглую голову:
– Завтра ты отдыхаешь, девочка. Уходишь в краткосрочный заслуженный отпуск. Ты готова. Во всяком случае, тесты это показывают.
– Что я должна делать?
– Ничего. Ждать.
– Как долго?
– Как придется. Не думаю, что очень долго. Неожиданно первый день отдыха показался моему привыкшему к нечеловеческим нагрузкам мозгу настоящим кошмаром. От нечего делать я напоила до бесчувствия приставленного ко мне Виталика и за полдня так обработала его, что он оказался готов бросить свое хлебное непыльное местечко и отправиться за мной куда угодно. Вот только применить последнюю степень устрашения – сексуальную атаку на сдавшегося и деморализованного врага – я не решилась, справедливо полагая, что потом не расплююсь со своим непосредственным начальством. От Виталика же я получила интересные сведения о самом Лапицком. В любом другом случае я не получила бы их от умеющего держать язык за зубами шофера никогда. Я узнала, что Лапицкий в свое время был уволен из правоохранительных органов с туманной формулировкой «неполное соответствие служебным обязанностям». За этой формулировкой вскрылась довольно любопытная история: нет, он не рукоприкладствовал на допросах, не выламывал ребра и не бил по почкам, он был корректен, иезуитски корректен, но его изощренные психологические ловушки и страсть к инсценировкам довели троих
