На барной стойке — ваза с яблоками.
Яблоки хороши собой, но при ближайшем рассмотрении оказываются искусно выполненным муляжом. На них нет ни грамма пыли, парафиновые бока блестят. Стойка тоже выглядит чистой, во всяком случае, ее недавно протирали, — и вряд ли это дело рук ВПЗР.
От почти стерильней чистоты мне становится не по себе.
— Ну, ты скоро?.. Мне, пожалуйста, кофе и парочку бутербродов, — взывает со своего места ВПЗР.
— Где я возьму бутерброды?
— Почему… Почему тебя постоянно нужно тыкать носом в очевидное? Вон там, в конце стойки, дверь. За дверью — что-то вроде кухни. На кухне стоит холодильник, и в этом холодильнике наверняка что-то есть.
«Наверняка»!.. Наверняка ВПЗР уже совала туда нос! Но даже не соизволила сообразить себе элементарный бутерброд (если уж так хочется; есть). Оно конечно, не царское это дело, пусть провиантом занимаются другие. И корячатся на кухне тоже они!..
За дверью и вправду оказалось небольшое помещение с электроплитой, духовым шкафом, двумя разделочными столами, буфетом, вместительным холодильником и морозильной камерой. Необитаемым и давно покинутым помещение не выглядело, в нем пахло едой! Источник запаха обнаружился сразу, — стоило приподнять крышку кастрюли, стоящей на плите.
Супчик! Супец!
Томатная основа, на поверхности плавают несколько скрюченных креветочных телец и мелко нарубленных листьев салата. Суп годен к употреблению, он не прокис, лишь затянулся едва заметной пленкой, — в кухне довольно прохладно. И веет холодком по ногам — из-за полуприкрытой двери. Не той, через которую я вошла, — задней. «Подветренной», как совсем недавно изволила выразиться ВПЗР, — и теперь понятно, каким образом моя фурия просочилась внутрь.
Никакого замка в дверь не врезано, имеются лишь хлипкая щеколда с такой же хлипкой цепочкой из меди. И закрыть дверь можно только изнутри. Следовательно, она с самого начала была не заперта. Следовательно, хозяева все же где-то поблизости!.. Никто не станет уезжать далеко и надолго, не заперев дом, это и ребенку ясно. Это ясно всем, кроме ВПЗР!
Испугавшись задним числом, что меня примут за банальную воровку (или просто за невоспитанного человека, неизвестно, что хуже! 
), я громко покашляла. Потом постучала ладонью по выскобленному разделочному столу. Потом постучала ребром. Потом прошлась пальцами по батарее разнокалиберных сковородок, висевших над плитой на огромных мясницких крюках, — они синхронно закачались, стукнувшись друг о друга.
Звук получился музыкальным и довольно громким, но и он особого эффекта не произвел.
А какого эффекта я вообще жду?
Я хочу, чтобы здесь кто-то появился.
Неважно кто, пусть даже и бедолага Кико (кстати, где он вообще живет, этот Кико, и брат его — Курро? — надо бы обследовать окрестности).
Я не ВПЗР, и отсутствие людей меня напрягает.
И лезть в холодильник мне тоже не хочется, вдруг там и вправду обнаружится голова Укокской принцессы? 
Оттягивая момент встречи с внутренностями холодильника, я толкнула «подветренную» дверь и оказалась в крошечном патио, гораздо более симпатичном, чем пародия на садик при доме Игнасио Фариаса. Патио было усыпано мелким светлым гравием, и в нем оказалось полно цветов в расписных горшках. Горшки чудо, как хороши: все — ручной работы, рисунок нигде не повторяется. Кроме цветов, выглядящих довольными жизнью бодряками, имелись также:
• дерево (такая же ель, какая растет в садике Игнасио; поиски названия для нее, похоже, становятся моей самой неразрешимой проблемой на сегодняшний день );
• комплект садовой мебели в хорошем состоянии (стол и два стула с веселыми ситцевыми подушками на сиденьях);
• садовый инвентарь: грабли, две лопаты, две лейки, таз, в котором валялись секатор, несколько пар перчаток и пакет с удобрениями.
Но самым удивительным, самым прекрасным в патио были стены. Вернее — рисунки на стенах, настоящие живописные полотна. Панорамные виды городов, довольно узнаваемые: я обнаружила Париж (с Эйфелевой башней), Лондон (с Биг-Беном), Афины (с Акрополем), Рио (с распростершим руки Иисусом), Нью-Йорк (с панорамой Манхэттена), Тадж-Махал, египетские пирамиды и храм Тапром в камбоджийских джунглях — тот самый, где сквозь вековой камень пробиваются такие же вековые корни деревьев. КОРНИ ПОБЕЖДАЮТ, душат камень в своих объятьях!.. Очевидцы (к которым относится и ВПЗР, куда же без нее!) утверждают, что более завораживающего воплощения бунта нерукотворного против рукотворного в мире не существует.
Кстати, о ВПЗР.
Если бы она увидела эти рисунки, то сразу начала бы предъявлять претензии неизвестному художнику: почему имеют место быть Лондон-с-Парижем-Нью-Йорком, а такая жемчужина, как: Санкт-Петербург, обойдена вовсе?! Не оттого ли, что Санкт-Петербург находится в России, которую э-э-эуропейцы, идиоты проклятые, не понимают и не стремятся понять, и т. д. и т. п. и бла-бла-бла…
Стоп!
ВПЗР уже видела эти рисунки, ведь она пришла со стороны кухни. А в кухню можно попасть лишь миновав патио.
Еще одна дверь (почему-то мне кажется, что здесь совершенно нереальное количество дверей!) нашлась между Лондоном и Нью-Йорком. За ней не было никакого замкнутого пространства, а было море! Море начиналось не сразу, ему предшествовала небольшая площадка. Подойдя к ее краю, я осторожно заглянула вниз: надежды увидеть бездну под ногами не оправдались. Хотя небольшой отвесный обрыв все же был: метра три-четыре, не больше. Пока я размышляла о том, можно ли сломать ногу, прыгнув с обрыва в случае опасности, или все обойдется без членовредительства, если хорошенько сгруппироваться, меня обдало тучей брызг от накатившей волны.
Не очень приятное ощущение.
В противовес песчаным пляжам побережья, на Талего преобладает камень; небольшие проплешины песка в районе лагуны не в счет. Песок здесь носится в воздухе и забивается в рот, это я поняла еще летом. Таким вот оригинальным способом Талего пытается защититься от наплыва людей в целом и наплыва туристов в частности, утверждала ВПЗР. Бред, да и только! Песка нет, потому что нет сильного ветра, — не то, что вчера вечером!
Да, сегодня у нас на Талего, гребаном острове, — относительное безветрие.
Вернувшись в патио, я нос к носу столкнулась с ВПЗР. ВПЗР сидела в кресле с бутылкой кока-колы и чипсами.
— Тебя только за смертью посылать, — сказала она. Довольно миролюбиво, без обычной желчности.
— Просто осматривала окрестности…
— Окрестности изумительны. А как тебе эта мазня?
— Вы рисунки имеете в виду?
— Я имею в виду мазню, по-другому ее не назовешь. И сразу понятно, что горе-художник нигде не был. Хотел бы побывать, да не сложилось. Вот и нарисовал Эйфелеву башню с Биг-Беном, ничего более оригинального в голову не пришло.
ВПЗР всегда была жутко ревнива ко всем видам человеческой деятельности. Путешествующих людей она тоже не слишком жалует: вдруг им удастся заглянуть в такие уголки, до которых ВПЗР в силу обстоятельств пока не добралась? Вдруг они окажутся обладателями эксклюзивных впечатлений, фотографий и вещей? Или, не приведи господи, артефактов ценой в миллион? Ведь весь эксклюзив по определению должен принадлежать ей и только ей! Она ненавидит телепередачи о путешествиях, а их ведущих — еще больше: катаются по миру за деньги налогоплательщиков, мрази, подлецы! Она, наверное, и сама хотела бы кататься по миру за деньги налогоплательщиков. Она хотела бы быть художником не хуже
